– Ну что, готов?
– Ага. Наверное, – прошептал Локк.
Держась за руки, воображаемый Безглазый священник и его новый воображаемый послушник вышли из воображаемой каменной тюрьмы в знойный полдень. У Локка внезапно пересохло во рту, словно он глотнул сухого жара, струившегося от нагретых солнцем камней.
Так они вместе покинули храм, чтобы дерзко, как грабители в подворотнях, обворовывать почтенных жителей Каморра, причем оружием им служили лишь метко сказанное слово и пустая медная чаша.
В первые месяцы, проведенные у отца Цеппи, Локк с удивлением обнаружил, что живет в совершенно неизвестном городе, и ему пришлось заново учить все, что он до сих пор знал о Каморре. Сироты Сумеречного холма выбирались на городские улицы, будто ныряльщики из подводных глубин, и поспешно возвращались в полумрак кладбищенских склепов, предпочитая привычные опасности жизни в подземелье неведомым городским обычаям.
Локк в белой рясе послушника Переландро сидел на ступенях храма, а солнце, которое он еще недавно считал пылающим глазом грозного божества, теперь всего лишь согревало ему макушку. Любой мальчишка сказал бы, что просить милостыню – дело нудное и скучное, но жизнь на Сумеречном холме научила Локка терпению. Если прежде ему приходилось прятаться в темных углах от побоев и оскорблений, то теперь можно было часами лентяйничать под ласковыми лучами солнца и благодарить горожан за их щедрые подаяния.
Постепенно он изучил распорядок жизни Храмового квартала. Если поблизости никого не было, отец Цеппи негромко отвечал на вопросы Локка, терпеливо объясняя своему подопечному, как определить, к какому ордену принадлежит тот или иной священник, кто из прохожих богат, а кто – не только богат, но и знатен, и прочие важные отличия.
При виде желтокурточников у Локка все еще замирало сердце, но констебли, проходившие мимо храма Переландро, лишь кивали с вежливым равнодушием, а некоторые даже отдавали честь Безглазому священнику и малютке-поводырю. Прежде Локк и представить себе не мог, что тонкая полотняная ряса надежнее прочного доспеха защитит его от всемогущих стражников.
Констебли отдавали Локку честь… С ума сойти! О всевышние боги…
Перемены происходили с Локком и в святилище, точнее в тайном подземелье Древнего стекла, скрытом за нищенским фасадом храма. Впервые в своей жизни Локк наедался досыта, а отец Цеппи увлеченно знакомил его с кулинарными искусствами Каморра, всячески поощряя интерес своего подопечного к приготовлению разнообразных блюд. Впрочем, в сравнении с искушенными в поварском деле братьями Санца от Локка было мало толку, но постепенно он научился и просеивать муку от червей, и нарезать мясо, и отличать фруктовый нож от вилочки для угрей.
– Ох, хвала всем богам, солнце, свежий воздух и еда куда действенней некромантии, – однажды заметил отец Цеппи, похлопав Локка по животу. – Ты больше не ходячий скелетик, хоть и мелковат. Теперь можно и не бояться, что тебя первым же ветерком сдует.
– Отлично! – воскликнул один из близнецов. – Пусть жирок нагуливает, а потом мы его заколем, как всех остальных. Славное выйдет жаркое к Покаянному дню!
– Остальные умерли своей смертью, – успокоил Локка второй Санца. – Ты не бойся, мы тебя не тронем. Вот, съешь лучше хлебушка.
Под опекой отца Цеппи Локку жилось вольготно. Вкусной еды и чистой одежды хватало, кровать была мягкой и удобной, а по ночам ему не угрожало ничего, кроме беззлобных проказ братьев Санца. И все-таки легкой жизнью назвать это было нельзя.
В первые же дни Локка научили изображать послушника Переландро, а последующие уроки стали сложнее и труднее. Безглазый священник ничем не походил на Воровского наставника: он не позволял близнецам запугивать Локка и не грозил мясницким ножом за ослушание. Нет, он просто… расстраивался. Отец Цеппи обладал некой волшебной силой: на ступенях храма он с невероятным искусством – то рассудительными доводами, то пылкими воззваниями к богам, то нравоучительными наставлениями – заставлял прохожих расставаться с деньгами, а когда обучал Локка секретам своего мастерства, то так разочарованно вздыхал, удивляясь непониманию своего питомца, что это было хуже всяких побоев.
В общем, к новой, странной жизни Локк привыкал с трудом. Огорчать Безглазого священника он опасался, не сомневаясь, во что это выльется (шею Локка обвивал шнурок, на котором висел кожаный мешочек с акульим зубом – зловещая метка смерти), однако самого отца Цеппи не страшился. Кряжистый бородач искренне радовался, когда Локк правильно выполнял порученное ему задание, а его похвала согревала не хуже солнечных лучей. Иными словами, для воспитания своих питомцев Безглазый священник пользовался всего лишь резкой сменой настроений, переходя от безмерного разочарования к глубокому удовлетворению.
День за днем Локк осваивал тонкости умывания, одевания и кулинарии, заучивал заповеди ордена Переландро и правила
