Чувствуя себя крайне разбитой, я собрала себя по частям и, качаясь, поднялась с твердой кушетки, кутаясь в колючий плешивый плед. В голове стоял совершенно невероятный гвалт, там же билась едва сохраняющая надлежащий вид посуда. Сейчас мне кажется, что пираты очень сильно промахнулись, когда решили капитанский сервиз на случай шторма гвоздями не прибивать.
За мутным смотровым стеклом мне с трудом удалось разглядеть бурлящую морскую пену, словно желе укрывающую сверху корж из грязно-бирюзовой воды. Та отчаянно билась в окно, периодически ударяясь об него с глухим отзвуком, словно тролль, решивший войти в харчевню, не пользуясь входной дверью. Зеленоголовые создания умом и сообразительностью не отличаются, а когда дело касается животных инстинктов – выпить! закусить! поговорить! – так вообще голову теряют.
Я покачнулась, но на ногах все же устояла. Понятия не имею, кто меня раздел, и надеюсь, что это хотя бы был Шел, а то, как представлю, что меня лапают волосатые пиратские руки, так снова думается, что прогрессирует морская болезнь.
Первым делом проверила стилет во внутреннем кармане притаившегося на спинке кушетки жилета. На месте. Сумка с рунами и прочей дребеденью – хоть и мокрая – тоже оказалась жива и даже в более-менее пригодном состоянии. Туда я заглядывать не стала: уж если стилет не тронули, то за непонятными закорючками на жухлой бумаге точно не полезут.
Шатаясь, я вылезла из каюты на крытую палубу и обомлела.
Если бы не совершенно невообразимый ливень, думаю, эта красавица с легкостью выиграла бы титул «Самая обаятельная и привлекательная пиратская шхуна». Бригантина была больше похожа на маленький поселок, нежели на корабль: всюду ютились надстроенные друг над другом входы, издалека кажущиеся крысиными норами. Кругом висела дохлая морская живность, кое-где сушилась пиратская униформа. Имидж имиджем, а мокрым вы ни одного пирата ходить не заставите.
Корабль качало так сильно, что я едва держалась на ногах, а сверху и снизу было все то же – вода. Она заливалась за шиворот, стекала по спине холодными струйками: и рубашка становилась такой липкой и холодной, что зубы стучали.
Я чувствовала себя абсолютно пустой – просто оболочкой для мертвой энергии. И сейчас, стоя на палубе самой громадной шхуны на свете, я понимала, что здесь я – никто.
В резиновых плащах прыгали, словно обезьянки, с мачты на мачту матросы, а на эзельгофте кто-то мелкий что было сил махал руками, подавая сигналы остальным.
Не то чтобы шторм такое уж страшное время для пиратов. Многие его очень даже любят и уважают, потому что считается, что таким образом Посейдон испытывает самых достойных. И если во время непогоды ничего не отвалилось и никто не утонул – это верный признак того, что морской владыка показал тебе задранный вверх большой палец.
Никто на меня внимания не обращал – думаю, им просто было не до этого. Мало ли гуляет по палубам красотки-бригантины некроманток во время бури?
Долго на палубе я бы не выстояла: слишком уж сильно корабль трясло и кидало то влево, то вправо, то влево… Порой даже было слышно, как скрежещет киль, временами задевающий подземные скалы. Находиться в такую погоду снаружи было просто опасно, поэтому я быстро отыскала глазами спуск в адмиральскую каюту и нырнула, зажмурившись от неожиданно яркого света.
Крышка люка с издевательским скрипом захлопнулась над моей головой, и бешеный рев ветра превратился в далекое и безобидное волчье поскуливание. Мир, который остался позади, был дьявольской пещерой по сравнению с этим теплым прокуренным помещением, наполненным гвалтом пьяной ругани и терпкими мужскими запахами.
Я здесь еще никого не знала, поэтому привлекать к себе внимание не торопилась.
Впрочем, недолго я топталась у входа.
– Эй, ты, крошка! – Сухопарый молодой паренек обращался ко мне, размахивая деревянной кружкой. В кудрявых светлых волосах запутались ошметки пиратской трапезы, а улыбку нельзя было назвать никак иначе как ухмылкой.
С видом «я каракатица и ничего не слышу» я посторонилась и отошла к массивному обшарпанному патефону, из которого лилась неторопливая островитянская мелодия. Под такую музыку даже помирать как-то неприлично.
– Что, нравится? Хочешь потанцевать? – Ни с того ни с сего рядом со мной возникла улыбающаяся конопатая физиономия. Кружка, которую пират сжимал в ладонях, была уже пуста. Успел наклюкаться, тут к гадалке не ходи.
– У тебя рыбьи кости в волосах, – надменно произнесла я, выискивая в толпе Шела, принца или, на худой конец, своего волосатого знакомого, имени которого я так и не узнала.
Белобрысый вздернул правую бровь, будто не понимал, о чем шла речь, и сделал по направлению ко мне еще несколько шагов. Обычно энергию я старалась экономить и пользовалась тем, что я женщина. То есть словами: «Помогите, насилуют!» Если это не помогало, в ход шли ножи, кулаки и крепкое словцо. В прибрежных кабаках и не такому можно научиться.
– Это же буря, детка, – пояснил мужчина с видом знатока. Он был уже прилично пьян, поэтому держался на ногах нетвердо,
