И тем не менее Шеллак вел себя крайне подозрительно. Некромант ни словечком не обмолвился насчет взятых мною без спроса сапог, хотя в другой ситуации тут же спустил бы на меня всех собак. Что-то с ним было не то, но понять, что именно, не представлялось возможным.
– Капитан зовет нас к себе в каюту, – шепнул мне на ухо Шел, и я, едва заметно махнув принцу рукой, поплелась вслед за некромантом, в каждый шаг которого можно было вписать два моих.
Чего в эту ночь никому не спалось, я не знала, но была уверена в одном – у сына погибшего капитана были на то причины в моем лице.
Любители морских ужастиков поговаривают, будто для устрашения команды капитан каждое утро обязан выпить пинту осьминожьей крови (где они брали столько крови – тоже вопрос) и закусить хвостом электрического ската для профилактики. Подозреваю, хвосты были из лакрицы, а кровь не что иное, как подкрашенная свеклой водичка.
В капитанскую каюту Шеллак и не думал стучаться – толкнул массивный сруб, и дверь без скрипа поддалась. Молчанием отдавались и широкие ступеньки, по которым приходилось спускаться. Все здесь было просто, чисто и мертво. Ни единого звука, ни единого вздоха. Казалось, будто стены здесь были какими-то особенными: поглощали каждое сказанное тобой слово.
– Не нравится мне это, – пробормотала я себе под нос, пятой точкой, словно радаром, чувствуя неприятности. По открытой коже гульнул неприятный холодок.
Больше всего на свете я ненавижу быть не в курсе происходящего. С завязанными глазами ждать подвоха гораздо страшней, нежели идти на опасность с ритуальным кинжалом в руках. В этом есть своя прелесть – знать, от чего умрешь.
Шел же предпочитал другой вариант развития событий, при котором он был в курсе всего, а я – нет. Ему, возможно, было спокойней знать, что я не пойду искать ни ритуальный кинжал, ни опасность.
К моему искреннему удивлению, капитанская каюта оказалась очень аккуратной: ничего лишнего – только заправленная кровать (у меня такое чувство, что капитан сегодня еще не использовал свое ложе по назначению), длинный и узкий подвесной шкаф, растянутый во всю стену, а также столик с предметами первой необходимости – картой, компасом, подзорной трубой и парочкой запасных патронов. Никогда не знаешь, что именно из всего вышеперечисленного тебе пригодится. Особенно когда на корабле почетные гости: парочка некромантов и отдавший концы наследный принц.
Кроме белобрысого в каюте находился и наш старый волосатый знакомый. Я изогнула бровь в немом вопросе, а Шеллак пояснил:
– Дикий Парус служит шкипером[2] на корабле.
– Да, – раздался рядом громоподобный голос волосатого, – правая рука капитана, детка. Пусть ил ему будет пухом!
Настоящий капитан, по-видимому, был совсем не против такого пренебрежительного отношения к собственной персоне. Если он хоть капельку похож на своего непутевого сынка, то наверняка до колик в животе боялся Дикого Паруса.
Окончательно протрезвевший, Фрон в качестве капитана Ос-самоубийц смотрелся очень даже неплохо, исключая, конечно, излишнюю щепетильность и женственность в манерах. Одежда – без единого пятнышка и складочки, что для любого пирата – непозволительная роскошь. На пальцах – ограненные алмазы, впаянные в толстые золотые кольца. А голову украшает серебряный обруч с топазом посередине.
В руках белобрысый держал свиток, который, судя по крепкой и витиеватой печатке, был не чем иным, как завещанием покойного капитана Грома. Я попыталась выглянуть из-за плеча Шела, но тот внезапно превратился в скалу, не давая мне ни пройти вперед, ни протиснуться, ни даже проползти. Последняя попытка была с позором приостановлена хмурым взглядом из-под черных ресниц. Больше пробиться вперед я не пыталась.
– Я очень рад, что вы согласились почтить меня своим присутствием, – ловко сплетая слова, начал Фрон. От того пьяного похотливого пирата, что накануне склонял меня к блуду и разврату, не осталось и следа. Теперь это был гордый, статный мужчина, облаченный в официальные одежды и придерживающийся пусть и пиратского, но этикета.
– Начнем с того, – встрял Дикий Парус, привыкший брать дело в свои руки, выхватив у капитана свиток (ни капитан, ни свиток не сопротивлялись), – что желание покойного капитана в отношении девушки – его последняя и единственная воля. – Свиток с быстротой молнии развернулся, по размерам оказавшись чуть ли не с мачтовую колонну. Дикий Парус пробежался глазами по содержимому завещания, бормоча что-то вроде «три пуда золота Серому Хвосту… шпагу Дохляку…» и выискивая нужное место. – Ага! Вот! – обрадовался волосатый. – Шрам с острова Туманов завещаю отыскать три свитка, полученных мной двадцать пять лет назад от короля Доброй Воли и его советника, и сжечь на месте. При отказе – сжечь саму Шрам.
Новость меня не удивила. Капитаны частенько сходили с ума и придумывали перед смертью всякую чушь типа «на пятый день моей смерти завещаю посадить на могиле синюю хризантему». Но откуда Гром знал мое имя?
