— Пятнадцать золотых — раз, — поддержала ставку Фина, а я сердито притопнула каблучками и повела бедрами, подстегивая торги.
— Двадцать! — долетело от столика, который сегодня так разочаровал меня.
Я с подозрением глянула на поднявшегося с некоторым трудом мужчину. Тот обеспокоенно осматривал зал и на меня даже внимания не обращал. Стало чуточку обидно и очень любопытно.
— Двадцать золотых раз, двадцать…
— Пятьдесят! — А вот этот голос я уже узнала, даже смотреть не нужно было.
Отметила, как удовлетворенно опустился на свое место вступивший в торги мужчина, и повернулась к входу. Пространство зала все так же тонуло в полумраке, но, сделав ставку, Альгер шагнул вперед, приветственно склонил голову, непривычно серьезный.
Только вот до меня не дошел.
— Пятьсот, — донеслось злое. — Надеюсь, вексель вас устроит.
По-моему, Жозефина кивнула.
Зал обернулся к двери в едином порыве. Всем стало интересно, кто так любит сироток.
Его светлость шайсар Шердан Тарис, герцог Бренский, тоже вышел на свет, обогнул замершего Альгера и, оставив хмурящейся Фине какую-то расписку, направился ко мне. Сердечко бестолковое едва из груди не выскочило, так забилось заполошно.
Его воинственная светлость рванул завязки плаща на ходу, что-то коротко бросил оркестру, подстегнув монеткой.
А потом пошел на меня, под всхлипы скрипки, под первые ритмичные хлопки по гитарному боку. Он надвигался, мрачный и решительный, и такого Шердана видеть было одновременно страшно и сладко.
Расстояние между нами будто съежилось, а потом и вовсе исчезло, когда он ступил совсем близко. Рывком развернул меня спиной к себе, стискивая плечи, вжимая в каменной твердости грудь.
Почувствовала, как Шер, почти уткнувшись в пребывающие в некотором беспорядке после выступления волосы, глубоко вдохнул. И едва различимо на выдохе произнес:
— Как же я соскучился…
Но в следующую секунду я была развернута обратно, встряхнута едва ли не как кукла. И до меня донеслись совершенно неожиданные слова, процеженные сквозь зубы:
— Что у тебя с ним?
Я так долго думала об этой встрече, что, казалось, уже все варианты передумала. И ожидала чего угодно: радости, обиды, извинений, даже презрительного равнодушия. Только вот этой ревнивой ярости в глазах предположить не смогла. Растерялась.
Поэтому, прежде чем вырвать руки из хватки обжигающе горячих пальцев, недоуменно спросила:
— С кем именно?
— Их еще и несколько… — От угрозы в голосе я попятилась, но Шер шагнул следом.
Так и шли, пока спина моя не уперлась в одну из опор.
— Начнем с молокососа с ножом. — Он нависал, я сползала по отполированному дереву под его напором, не понимая, что вообще происходит, пока не оказалась на полу. — Ты так к нему ластилась!
Этот возглас как-то резко отрезвил. Я вцепилась в напряженные плечи, отталкивая и рывком поднимаясь сама, отдернула ладони сразу, будто обожглась. Шер успел схватить меня за предплечье с явным желанием прижать к себе.
— По крайней мере, в штаны не лезла! Такая у меня работа теперь. — Снова вырвала руку, зашипела: — Это примерно как ты по корсетам шаришь.
На этот раз растерялся уже Шердан, так что я успела не только обойти его, но и сделать несколько шагов, прежде чем снова была поймана в объятия. Только вот слушать больше не хотела. Вырвалась, отмахнулась, но на запястье тут же стальным капканом сомкнулись пальцы, попыталась пнуть — ловко убрал ногу.
Мы скорее бились, чем танцевали. Он пытался усмирить, я пыталась задеть, ударить, выплеснуть обиду. Бесновались скрипки, вторила гитара, постанывали флейта и гармонь.
Шер все-таки схватил меня. Уронил, припав на колено, и, почти уложив меня на пол, так и замер, требовательно глядя в глаза. Только вздымалась от сбившегося дыхания грудь, жгла сквозь тонкое платье ладонь под моими лопатками да подрагивали кончики пальцев, едва касаясь бьющейся на шее жилки.
— Ничего, — зло выдохнула я, когда пальцы сместились ниже. — Ничего и ни с кем, будь ты проклят!
