– Завтрак? – предложила она.
Была уже середина дня, и он изнывал от голода.
– Ага.
Они поели в столовой аэропорта, откуда открывался вид на дугу маленькой бухты острова и громадные утесы Шаранова, над которыми все еще выписывали свои фигуры летуны. Они говорили о полетах и о беге, об охоте на трех антилоп, об островах Северного моря и величественном фьорде Касэя, откуда до них доносился ветер. Они заигрывали друг с другом, и Ниргал с наслаждением предвкушал то, к чему это их вело. Такого с ним не было давно. И это тоже являлось частью возвращения в город, в цивилизацию. Заигрывания, соблазнения – как же это чудесно, когда это интересно обоим! Она казалась довольно молодой, но лицо было загорелым и вокруг глаз виднелись складки – значит, не совсем юна. Она сказала, что бывала на спутниках Юпитера и училась в новом университете Нилокераса, а теперь уже некоторое время бегала с дикими. Двадцать М-лет, наверное, или старше – теперь определять возраст было трудно. В любом случае она была взрослой: в эти первые двадцать М-лет люди получали бо?льшую часть того жизненного опыта, который им полагался, далее следовали лишь повторения. Он встречал старых дураков и молодых мудрецов примерно с одинаковой частотой. Они оба были взрослыми, ровня друг другу. И сейчас приобретали совместный жизненный опыт.
Ниргал смотрел ей в лицо, когда она говорила. Беззаботная, умная, уверенная. Настоящая минойка – темнокожая, темноглазая, с орлиным носом, выразительной нижней губой. Возможно, со средиземноморскими, греческими, арабскими или индийскими корнями – как и в большинстве случаев с йонсеями, определить было невозможно. Она просто была марсианкой, говорила на бревийском английском и смотрела на него тем самым взглядом… о, да! Как много раз это случалось в его странствиях, когда разговор в какой-то момент менял направление, и его с какой-нибудь женщиной вдруг уносили долгие и плавные обольщения, а потом ухаживания приводили их в постель или в какую-нибудь скрытую лощину в горах…
– Слышишь, Зо, – бросила женщина-мясник, проходя мимо, – идешь с нами на перешеек предков?
– Нет, – ответила Зо.
– Перешеек предков? – спросил ее Ниргал.
– Перешеек Буна, – ответила Зо. – Городок на полярном полуострове.
– А почему предков?
– Она праправнучка Джона Буна, – объяснила женщина-мясник.
– Каким образом? – спросил Ниргал, глядя на Зо.
– Джеки Бун, – сказала она. – Она моя мать.
– Ой, – только и сумел выговорить Ниргал.
Он откинулся на стуле. Ребенок, которого Джеки кормила в Каире. Теперь ее сходство с матерью казалось очевидным. Он покрылся гусиной кожей, волосы на предплечьях встали дыбом. Он обхватил себя руками, задрожал.
– Должно быть, я старею, – произнес он.
Она улыбнулась, и он вдруг осознал, что она знала, кто он такой. Она играла с ним, заводя в маленькую ловушку, – в порядке эксперимента, наверное, или назло матери, а может, по какой-то другой причине, которую он не мог вообразить. Забавы ради.
Но затем она сдвинула брови, стараясь принять серьезный вид.
– Это не имеет значения, – сказала она.
– Нет, – ответил он. На улице их ждали другие дикие.
Часть одиннадцатая
Viriditas
