Уходить солдаты никуда не собирались, оставалось только отвлечь их, либо надеяться на счастливый случай. И он представился — один из караульных, зевая, погасил свечу и потащил товарища спать — «Всё равно здесь тихо, как в брюхе мертвеца».
Прижавшись щекой к перилам, гоэта прислушалась, не решаясь зажечь светляк. Но, вроде, всё было тихо. Наверное, солдаты устроились на кухне.
Выждав для уверенности ещё минут десять, показавшиеся ей вечностью, Эллина скользнула к двери и, отодвинув засов, выскользнула наружу.
Промелькнула мысль — вдруг кто-то задвинет его, как она тогда вернётся в номер, но гоэта отогнала её и быстрым шагом направилась в сторону выезда из города. Пешком, безусловно, дольше, да и погода не радует, но лошадь создаёт слишком много шума, её не спрячешь.
Сердце сжималось от каждого звука, от каждой тени, но Эллина шла, пересиливая себя.
Вот, наконец, и кладбище. Оно не принадлежит ни городу, ни окружающей долине, и на него можно беспрепятственно попасть.
Переждав традиционный ночной обход в тени стены последнего дома, Эллина практически бегом преодолела разделявшее её и ограду расстояние. Сначала перекинула сумку, затем кое-как перелезла сама, мысленно повторяя то, что должна сделать. Пожалуй, этого она боялась ещё больше, чем стражи — тёмного, непонятного и неприветливого мира, который мог не отпустить её.
На кладбище было тихо, как и положено быть тихо в доме мёртвых. Прижимая к себе сумку, гоэта шла по заснеженным дорожкам, вглядываясь в очертания могильных камней. Храмовый знак творился ей непрестанно, отгоняя души усопших.
Как молитву, Эллина повторяла: «Я пришла с миром, я не потревожу чужого покоя. Мир вашему праху!».
Наконец, она нашла подходящее место — ряд неприметных камней. Так хоронили преступников и тёмных, отдельно от всех, за аллеей сиротливо шелестящих по осени осин, у самой ограды. Определить его было просто — на каждом камне высекался знак какого-либо бога, а в начале и конце ряда в обязательном порядке ставился деревянный шатёр с частичкой воды из храмового пруда и свитком с молитвами.
Гоэта остановилась в самом начале ряда, положила руку на «домик бога» и помолилась небесным брату и сестре. Затем раскрыла сумку и достала моток верёвки. Её следовало обмотать вокруг себя и привязать к шатру.
В обязательном порядке на земле рисовались защитные руны.
Решившись, Эллина положила на ближайший камень прихваченные с собой дары — еду и горстку монет. Помедлила, но расцарапала ножницами руку. Капли крови упали на монеты, смешавшись со снегом.
Пока ранка не успела затянуться, гоэта начала читать призывное заклинание, путаясь и сбиваясь. Ей казалось, будто десятки глаз наблюдают за ней.
Тонкий голосок практически шёпотом напевал:
Луны свет и солнце — две половины,
Как кровь и земля, как злато и хлеб.
Ослепляющий свет с вечным мраком едины,
Вовеки веков един будет твой след.
Пусть тишина разверзнет объятья
И примет меня, новую путницу, в дом.
Пусть сняты границ будут заклятья,
И души на время покинут альков.
Всего на минуту, всего на мгновенье,
Ты ветром студёным пройдись по щекам.
Не дай мне испить чаши забвенья,
Но дай услажденье уму и глазам.
Замерев, гоэта ждала, гадая, правильно ли она всё сделала, правильно ли вспомнила.
