– Правда, – ответил Дэк. – Это Митисте Касаре, у нее родители погибли в зоне военных действий.
– Ни фига себе, у нас уже отменяют льготы жертвам войны?
– Да нет. Она написала в анкете, что у нее есть тетя, а ей сейчас пришло письмо, что, мол, тем, у кого есть такие близкие родственники, стипендии не положено. Пусть родичи за них платят. А тетка живет в деревне где-то в предгорьях, Митисте ее и не видела никогда.
Дэк вспомнил, как Митисте спускалась по ступенькам главного входа с чертежной доской за спиной, и как Ниру бежал за ней, и все смотрели с балкона, как он ей что-то говорит, размахивая руками, и грозит кулаком, а потом снимает доску у нее с плеча и несет обратно. Но рассказывать об этом не стал, а просто добавил:
– Она талантливая вообще.
– И что теперь делать будет?
– Ну, где жить бесплатно, ребята ей нашли. Теперь подработку надо.
– А что она умеет?
– Рисовать.
– Так же, как ты?
– Лучше.
– Вот даже как.
– Дэк, вы думаете, «лучше» – это хорошо? – поинтересовалась госпожа Юмате. – У нас гениальных художников половина города, рисуют все, а покупателей нет. Впрочем… она моду, стиль сможет?
– Не знаю.
– Проголодается – сможет, – сухо улыбнулась завотделом культуры. – Я потом тебе напишу адрес, передашь ей. – И сделала рукой жест, чтобы он не рассыпался в благодарностях.
– Это подводит нас к планированию материалов в следующий номер, – сказал Мелга. – Про новое положение о льготах написать давно пора. Девочку беспокоить не стоит, раз уж она хочет остаться в университете. Предложения будут?
– Я поговорю с ребятами, – сказала Эрте.
– А я могу взять интервью у Жакуре, – предложил Лин.
– По-моему, господин председатель образовательного совета – идиот.
– М-м, ну, допустим, да, не Вингу Великий. Но он не любит людей из министерства, он на нашей стороне.
– Лин, один инициативный идиот на нашей стороне эквивалентен трем-пяти умным противникам, если измерять количеством вреда. Каждый раз, как он открывает рот, я замираю в ужасе.
– Нет, я не понимаю твоего отношения! Почему сразу идиот? Жакуре, конечно, университетов не кончал…
– Дэки, воды не принесешь? – шепнула Тюда, в руке у нее был кувшин. Дэк с удовольствием остался бы еще послушать, но чай он здесь пил уже трижды, а воду не носил ни разу.
Электрическая плитка в полуподвале имелась, а к воде и прочим удобствам ходили через двор – туда вела дверь, которую надо было отпирать особым Ключом. Именно так, с заглавной. Ключ с подобающими наставлениями вручал комендант корпуса, и возможная потеря его равнялась гуманитарной катастрофе.
Осторожно неся полный кувшин, Дэк пересекал двор. У входа в типографию курили и болтали две сотрудницы.
– Немного сушеной медвежьей лапки, всегда совсем чуть-чуть!
– А я вообще не люблю тушеное мясо, вот рыба – это мое.
– И надо собирать во время цветения, знаешь, пока корзиночки желтые.
– Я всегда покупаю у рыбаков, встаю на час раньше, ну и что?
– Это у меня от бабушки рецепт, а она еще при той власти училась в столице на повара высшей категории…
Что-то было не так в их болтовне, но Дэк не успел это обдумать, потому что из открытого окошка «Пересчета» донесся стон.
Помещение было полно болью, от нее горчило на языке. На полу, рядом с любвеобильными корягами, вытянулось человеческое тело. Арви. За чайным столом Эрте опустила на руки вихрастую голову, из горла ее вырывались тоненькие жалобные звуки. В кресле лежала госпожа Юмате, неподвижная, как мертвая королева. Маленький бухгалтер скорчился на табурете, сжимая ладонями виски. Рыжий парень, тот, что пел про папины брюки, раскачивался из стороны в сторону и страшно мычал. Кто-то – Тюда? – тихонько плакал в предбаннике за шкафами…
– Ребята, что…
– Дэк, это ты?! Ну, хвала небесам, а то я тут один совсем уже… У всех головы болят, представляешь? Я таблетки нашел и не
