потом настигла его, опрокинула, и тогда Эрик бережно, очень бережно опустил Ханну на мостовую и неверными руками сдернул с плеча автомат.
– Так на чем мы остановились?
Олаф Свенсон оглядел аудиторию, недоуменно переводя взгляд с одного студенческого лица на другое. Ему казалось, что за последние несколько минут произошло нечто странное, необычное, опасное и чуть ли не героическое. Олаф сосредоточился, пытаясь вспомнить, что именно, но ему это почему-то не удалось.
– На свойствах пространственно-временно?го континуума, профессор, – подсказали из первого ряда. – Вы говорили об относительности времени при пространственных перемещениях, прежде чем покинуть класс. Надеюсь, вы в порядке, профессор?
Олаф неуверенно потеребил подбородок.
– Да-да, я в порядке, – растерянно пробормотал он. – Что ж, продолжим.
Стоя на коленях, Узо исподлобья глядел на Луто, перекидывающего нож из ладони в ладонь. Умирать Узо почему-то больше не хотел, хотя точно знал, что какую-то минуту назад со смертью смирился. Затем Луто замахнулся ножом, но Узо вместо того, чтобы принять удар, метнулся в сторону и вскочил на ноги. Ребром ладони срубил обернувшегося Каином брата, выдернул нож из ослабевшей руки. Секунду-другую простоял в нерешительности, но рука на Луто не поднялась. Тогда Узо метнулся в спальню.
– Уходим, – крикнул он перепуганной, забившейся в угол жене. – Мы уходим из этого дома. Быстрее, прошу тебя!
Трое братков окружили Томми. Затравленно озираясь, он отпрянул к выложенной прохудившимся кафелем стене душевой.
– Сейчас будем делать из тебя девочку, – ухмыльнувшись, сказал ражий, звероподобный Джон Невинс. – Лучше по согласию. Для тебя лучше.
Томми пригнулся. Страх перед тем, что должно сейчас произойти, внезапно ушел, словно это не его, забитого и трусоватого Томми Мюррея, собирались изнасиловать, а совсем другого, совершенно не похожего на него человека. Томми зубами рванул прилепленный к запястью пластырь, бритвенное лезвие скользнуло в ладонь.
– Ну, давайте, – процедил Томми. – Подходите, уроды, попробуйте, возьмите меня.
Микола Кондратенко, трудно копошась на земле, перевернулся на живот, затем медленно, в три приема, поднялся на ноги. Автоматный ствол тычком уперся ему в затылок.
– Попался, сука, – радостно сказал владелец ствола. – На колени, козел!
Кондратенко молчал.
– На колени, я сказал, гнида!
Кондратенко мотнул головой.
– Не встану, – прохрипел он. – Стреляй так.
Автобус подкатил к остановке. Красивый мальчик, думала Ханна, глядя на вошедшего смуглого палестинца. Где-то я его, кажется, видела. Совсем недавно видела, чуть ли не на днях.
Хамид протиснулся в салон. Он глядел Ханне в глаза, мучительно пытаясь вспомнить, где и при каких обстоятельствах видел эту миниатюрную, в облаке вороных кудряшек еврейку. Почему-то вспомнить было неимоверно важно, важнее даже, чем пояс шахида, натуго перетянувший талию, важнее зажатого в кулаке детонатора, важнее собственной скорой смерти и ожидающих Хамида райских кущ.
Автобус катился по мощенной древними камнями иерусалимской улочке, и взгляд очень больших, очень черных глаз жег Хамида, корежил, подавлял волю и не давал, не позволял рвануть детонирующий шнур. Потом автобус замедлил ход и встал. Хамид попятился. Ногой нащупал подножку, ступил на нее, на мгновение замер, решаясь, но решиться так и не сумел.
Во сне я его видела, вспомнила Ханна, когда смуглый, до неприличия красивый палестинец выбрался из автобуса и, ссутулившись, побрел прочь. Точно: был странный затяжной сон, и самые разные люди в нем сражались за что-то заветное и правильное. И она вроде бы тоже сражалась, а рядом был ладный мужественный парень, кажется, из скандинавов, и он звал замуж, но она почему-то не пошла. Потом появились чудовища, сон переродился в кошмар и, наконец, растаял, и ладный мужественный скандинав, которому она отказала, навсегда растаял вместе с ним.
Растерзанный волчьей стаей сержант Эрик Воронин навзничь лежал на проезжей части проспекта, тридцать два года назад названного в честь его отца.
Юлия Остапенко
Смотрящая вслед
– Сто двадцать шесть дуэлей за пять лет, – задумчиво произнес дон Рэба, поглаживая свежевыбритый подбородок. –