На рассвете меня вернул к действительности какой-то шум, сопровождающийся страшным переполохом.
Что-то изменилось и отдалось болью в заломленных руках. Видимо, меня снова отпустили и подвесили.
– Что ж вам не спится! – буркнула я, борясь с сонным дурманом.
Затуманенный мозг выдал одну умную мысль, забредшую случайно: посоветовал показать, что мне плохо не только изнутри, но и снаружи. Я его послушалась и на всякий случай вывалила язык, вновь впадая в дрему.
– Амариллис! – резанул по чувствительным ушам крик с ноткой муки.
Что-то стремительно пронеслось мимо.
Фьють! – запела сабля.
Шмяк! – Я приземлилась на смутно знакомые руки и, прикусив язык, застонала. Пришлось спрятать пример достоверности обратно, пока не откусила полностью.
– Скажи что-то, жонман[11]! – со стоном потребовал Агилар, прижимая меня к себе и поворачивая. – Дай знать, что ты живая.
От его доспеха резко пахло кожей, лошадиным потом, железом и дорожной пылью. Шипы и металлические кольца, приделанные для защиты своего хозяина, немного холодили и чуточку кололись и мешали.
– Ой! – выполнила я его просьбу, потому что кто-то стянул с запястий веревки и начал растирать. Такая же участь постигла и лодыжки.
– Хвала Творцу! – обрадовался Агилар, пребывая в явном заблуждении относительно того, кого нужно благодарить.
Я решила исправить несправедливость и с усилием разлепила тяжелые веки, тут же встретившись с глазами цвета грозового неба. Какая-то часть меня растаяла до медовой лужицы и потребовала немедленно пощупать, чтобы проверить, не мираж ли и можно ли использовать по прямому назначению.
– Амариллис, – облегченно выдохнул мужчина, поворачиваясь.
Перед ним на коленях стояла растрепанная Сирейла, с ужасом рассматривая какой-то предмет на земле, у нас под ногами. Я чуть повернула голову, скосила глаза и увидела полуоткрывшийся ларчик, из которого высыпались золотые украшения с блестящими камнями.
– Что это? – просипела я, боднув Агилара в грудь и указав на ларчик. Руки пока не двигались, приходилось работать головой. Что было достаточно непривычно.
– Я ничего тебе не подарил за нашу ночь, сегилим, – прошептал мне в волосы мужчина. – Поэтому привез украшения, достойные твоей красоты.
– Почему? – искренне удивилась я. – Подарил. Себя. Как по мне, так вполне достаточно.
– Помолчи, – попросил Агилар. – Ты нездорова.
Можно было поспорить, но не хотелось.
Хозяин повернулся к Сирейле и грозно спросил:
– Как ты можешь это объяснить? Как ты посмела тронуть мою любимую наложницу?! Калечить ее душу и тело?
– Ик! – начала рассказывать смотрительница гарема. Но вырывалось только одно: – Ик! Иккк! И-и-и-ик!
– Поторопись или окажешься на ее месте! – гневно предупредил Агилар, не понимая ее странного языка и потихоньку закипая. – Я жду!
– Она оскорбила ваше достоинство, господин! – бухнулась лицом в землю дрожащая толстуха. – Я только следовала закону!
– И как это выразилось? – заскрипел зубами Агилар, сжимая меня в объятиях и не осознавая этого.
Дыба меня не убила, но вот это точно добьет. Вернее, этот.
– Ик! – сообщила я ему, упираясь головой в грудь и отталкивая. – Мне – ик! Дышать… ик! И на все… ик! Ик! Ик!
– Прости, – чуть разжал руки мужчина. – Тебе не больно?
– Ик! – покачала я головой. – Но ты… ик!
– Вот! – Старуха вытащила откуда-то из складок хламиды не распознанный мной ранее предмет. – Она колола ЭТИМ орехи! – Прошипела зло, будто аспид: – Это кощунство!
– Извини, – повинилась я под взглядом господина, искрящимся смехом. Пожала плечами: – Не узнала в лицо.
– Это стра-ашное оскорбление, Амариллис, – хмыкнул Агилар. Улыбка лучилась из его глаз, затрагивая все лицо, освещая внутренним светом. Бархатистый баритон нес в себе огромное сердечное тепло: – И ты понесешь за него стра-а-ашное наказание!
