мне, да не откажет палачам лубянским! Забьется в руках их лебедушкой ощипанной, белотелой! О, еще солнце не встанет, как затрещат на дыбе кости твои, Всторо-нукосящаяся Любовь Моя! Закричишь белым криком, оросишь мочой пол бетонный! Мне бы дать кожу на сапог испанский, на твою бледную ногу натягиваемый!
Осип схватил себя за грудь, рванул. Треснула, разошлась грязная голландская сорочка, и свежая, еще кровоточащая татуировка сверкнула в свете луны и редких фонарей на его мощной груди: девушка, разрываемая цепями, с надписью внизу:
MEA CULPA
– Жаааждууу!!! – прокатился по спящей Москве дикий крик Осипа.
– Вся кровь Родины в бокал Ярости Нетерпения твоего! Смешай ее со слезами Заложенных тобой да со спермой тобою Опустошенных! А моей Мочой Высшего Служения смой чернила непросохших Черновиков твоих: чай, не чернилами писать тебе, Щегол Неземных Пределов! – прорычала ААА, поднимая рваный подол свой и показывая большие, отвислые, лохматые, грязные гениталии с вывороченными, изъязвленными алыми губищами.
Осип остервенело глянул, скрипнул зубами:
– Дай денег, мраморное тесто!
– Господи! От тебя ли, Сокрушитель Стен, слыхать такое?! – всплеснула руками ААА. – Деньги! Это же листья со спиленных дубов Заратустры! Яйца костоеда Гамлета! Фаустовская пыль!
– Дай денег, сестра! Мне разгон нужен! – рявкнул Осип.
– Возьми все, возьми, возьми, возьми! – Она стала вынимать из лохмотьев пачки денег и кидать ему.
Осип жадно ловил их широкими сильными ладонями, пихал в карманы:
– Разгон! Разгон! Высокого жажду!
– Все твое! Все твое на земле нашей! Бери без оглядки!
– Не привыкли мы с тобой оглядываться, мраморное тесто! Из высшей глины замесил нас Вседержитель не скуделью хрупкой, а Столпами Стальными, Его звездное небо подпирающими! Не на кого, кроме Него, нам оглядываться!
Засунув последнюю пачку, он яростно огляделся.
– Куда теперь свое высшее тело кинешь?
– В “Берлин”! По рулетке размажусь! Потом к блядям в “Ощипанный павлин”! Наебусь до рвоты! А уж после – в “Стрельну”, всей гоп-компанией – и до утра! Обчитаемся! А утром поползем морду Толстому бить! Partie de plaisir, ёбаные мощи!
– Да сколько можно, Оська! Избейте лучше Борьку: он больше королеву не ебет!
– Правда? – осклабился Осип. – Motu proprio?
– Не думаю.
– А, тюлень переделкинский! Не все тебе в высокие пизды мычать!
– Избить, избить его надобно! Он нас золотого крючка лишает!
– Борьку не бить, а ебать нужно! Он от запоров чудит… Такси! такси! – заревел он, заметив серую “Победу” с белыми шашечками.
Машина объехала по кругу памятник Дзержинскому и остановилась возле них.
– Дружище, сделай милость, помоги! – Схватившись за сердце, Осип упал на колени. – Умираю!
Пожилой заспанный шофер вылез из кабины:
– Чего такое, уважаемый?
– А вот чего! – Осип хлестким ударом сбил шофера с ног.
– Оська… ну это же… mauvais ton! – хохотнула ААА.
Осип схватил старика за седые волосы и стал кровожадно бить головой об асфальт:
– Ad patres! Ad patres! Ad patres!
Лицо таксиста быстро превратилось в кровавую кашу.
Осип бросил его, залез в машину:
– Finita! Полгода никого по рылу не бил! Люблю шершавую эстетику! Уебония furioso! Поехали к трем вокзалам, вша духовная!
– Оська, я рожаю сегодня.
– Поехали, мраморное тесто! Потом родишь!
– Не могу, mon cher, меня наследники ждут! Да и зачем тебе к трем вокзалам? Ты же в казино хотел?
Небритое лицо Осипа сладострастно расплылось, в мутных глазах сверкнули тайные огоньки:
