– Будто кто-то из нас хоть раз видел, как он таскает чужое, – женщина фыркнула.
– Купцу следовало быть осторожнее с ценными вещами. Только глупый вор не разжился бы на его добре.
– Плохо. Очень плохо. – Голос Банрута прозвучал тревожным набатом. – Теперь хасисины пойдут за Рашем. Нам следует денно и нощно молиться Изначальному, чтоб он хранил его и маленькую северную госпожу.
– Хватить уж каркать, не ворон, – осадила врачевателя Миара. – Раш и не из таких передряг выбирался. Лучше попроси у своих разговорчивых богов отвести от Яркии людоедов и прочую нечисть.
Когда они в полном молчании разделались с завтраком, входная дверь распахнулась, и на пороге снова появился староста. Арэн зря ждал, что разговор с Мудрой просветлит его ум – лицо северянина стало еще злее. Быстрым шагом он подошел к чужестранцам, нарочито смачно харкнул Арэну под ноги. Затем заложил большие пальцы за широкий пояс, обитый бронзовыми пластинами, зыркнул из-под густых бровей: угрожающе, будто постоянно давил в себе желание взять что потяжелее и размозжить гостям головы.
– Мудрая рассказала мне, что сама попросила тебя проводить девчонку в Белый шпиль. Я сказал ей и скажу сейчас тебе: срать я хотел на ваши договоры.
– А мне что с того? – Для себя Арэн решил: если здоровяк снова будет пытаться унизить его, человека, у которого деревень больше, чем в Яркии свиней, он отстоит свое доброе имя кулаками.
– Вы – чужие в наших землях. Вам не понять наших порядков. Фергайры не станут слушать ни недостойного человека, чье лицо такое же гладкое, как зад стриженого козла; ни девчонку с черными отметинами Шараяны. Благодари Мудрую, она запретила бросить вас в холодную.
Варай вынул пальцы из-за пояса, уперся ладонями в стол. Теперь его лицо нависло над дасирийцем. От старосты разило потом, брагой и дымом. Арэн с напускным спокойствием выдержал его вызывающий взгляд.
– Но все время прятаться за юбкой старухи вы не сможете, – прохрипел Арэну в самое лицо, и его злую улыбку была не в силах скрыть даже пышная борода с дюжиной косичек. – Мы ценим добрую помощь, а потому вы все еще живы. Но с этого дня Яркия ничем вам не обязана. Запомни это.
Староста выпрямился, обвел зал тяжелым взглядом: все молча смотрели только на них, и даже купец на какое-то время перестал стенать о пропаже. Дочка хозяина «Медвежьей лапы» остановилась на полпути к столу, где сидели постояльцы. Она нерешительно топталась на месте, руки ее подрагивали, будто поднос, на котором стояли кружки с подогретым молоком, жег ей руки.
Староста выбил поднос из ее рук и вышел вон, нарочито зло пнув разлетевшуюся на осколки кружку.
Хани
– Если станет совсем туго с едой, зажарю твою кобылу. Ты слишком костлявая.
Прошло всего полдня пути, большую часть которого лошади шли быстрой рысью, – Хани опасалась погони. Снег вскоре закончился, они выехали на тракт. Дорога в обе стороны была безлюдной.
– Почему вы сжигаете своих воинов? – донимал Раш.
– А вы делаете как-то иначе? – Она даже не глянула на него, вместо этого пристально всматривалась в горизонт.
– Ну… – Чужестранец медлил с ответом. – У всякого народа свои традиции. В Иджале, откуда родом мой возвышенный друг Банрут, покойников из высокой знати кладут в странные деревянные ящики, разукрашенные страшными рожами, и запирают в высоких остроконечных строениях без окон дверей и окон.
– И что тебя удивляет в наших традициях? – Она не смогла сдержать улыбки. – Как отдают последние почести умершим в твоих краях?
– Я вышел из пены морской, – хохотнул Раш. – Я такой один – без роду, без племени.
– Так не бывает. Человек не может быть один.
– Никому об этом не говори. – Раш стал говорить тише, будто их могли подслушивать. – Особенно если когда-нибудь покинешь дикие Северные земли.
День до вечера они ехали молча, лишь изредка обмениваясь короткими фразами ни о чем. Когда Хани повернула лошадь с тракта, в сторону серого горного перевала, Раш не замедлил спросить, почему они съехали с дороги.
