Но Томас ее уже не слышал: он взлетел и понесся в сторону Города, проклиная себя.
«Ну конечно, она больна! – Мысли лихорадочно метались в голове. – Потому и не летит ко мне, пишет эти странные письма – а сама больна! Святые Крылатые!»
Полет до Города тянулся бесконечно долго. Томас летел, надрывая крылья, но не чувствовал боли, не видел ничего, только полные горечи глаза Анабель, когда она провожала его у Черты, и дорожки от слез на ее нежных щеках. А злые слова, что срывались с его губ тем далеким утром, теперь стучали в висках, множили собой вину.
«Я, как идиот, отправлял ей глупые записки в две строки и даже не попросил прощения за все, что наговорил тогда, – думал он, подлетая к Черте. – Что, если я уже не успею проститься?!»
Томасу вдруг стало нечем дышать, грудь стиснул животный ужас. Он приземлился у их с Анабель дома и рванул к дверям. За месяцы его отлучки почти ничего не изменилось. Разве что ставни, всегда широко распахнутые, были плотно закрыты.
Не решаясь войти, Томас осторожно постучал и замер, прислушиваясь. Внутри было тихо. Он постучал еще раз, уже сильнее. Когда послышались шаркающие, тяжелые шаги по ту сторону двери, его бросило в пот. Анабель всегда двигалась легко, чуть слышно, как хищница, готовая к броску. Но к двери медленно шел кто-то, почти лишившийся жизненных сил.
Когда дверь приоткрылась, Томас был уже готов потерять сознание. Но из сумрака дома на него смотрела не Анабель. Морщинистое лицо, блеклые глаза. Это не могла быть его жена. Томас застонал, присмотрелся и еле сдержал хохот. Из-за тяжелой двери его собственного дома, яростно пыхтя, на Крылатого смотрела старуха Фета.
– Старая, я чуть не умер от страха! – вскрикнул он, наслаждаясь мгновением, когда леденящий ужас потихоньку начал отпускать его трепещущее сердце. – Где моя жена? Мне сказали, что она приболела…
– Нагулялся наконец, окаянный? – Бабка, кажется, не слышала ни слова и все буравила его злым взглядом. – Налетался, Крылатый, наигрался?
– Да что с тобой, старая? – Фета никогда особо его не любила, но такого приема Томас не ожидал. – Пропусти меня! Это ведь и мой дом!
– Ну проходи, проходи, хозяин! – Со злобной усмешкой она открыла дверь шире, пропуская его внутрь.
На Томаса пахнуло воздухом лазарета, темнота казалась жаркой и влажной, а от запаха травы, перемешанной с золой в камине, першило в горле. Это был запах тяжелой болезни.
Страх снова вернулся к Томасу. Он осторожно подошел к кровати, на которой, укрывшись до подбородка, лежала его Анабель. Бледная, с испариной на лбу, с запавшими глазами, она скорчилась на самом краю. Одеяло скрыло ее почти полностью. Томас подумал, что жена прижимает к животу большую подушку, иначе было необъяснимо, почему так странно выглядели очертания ее изможденного тела.
– Милая… – прошептал он.
Анабель открыла глаза. Взгляд ее бездумно поблуждал по комнате, а потом остановился на замершем Томасе.
– Том? Том… Это правда ты? – прохрипела она, протягивая к нему бледную руку, на которой страшно выделялись темные вены. – Ты мне снова чудишься…
– Нет, милая, я прилетел, как только узнал… – Томас опустился на колени перед кроватью, прижимая ладонь жены к губам. Ее чуть влажная кожа казалась обжигающей.
«Святые Крылатые, у нее жар! Сильнейший жар!» – ужаснулся Крылатый.
– Как же хорошо, что ты вернулся, Том. Мне нужно тебе рассказать… Мне нужно успеть рассказать тебе…
Слабый голос Анабель оборвался. Она приподнялась на локтях, ловя воздух ртом, и Томас вдруг заметил, как сильно растрескались ее губы.
– Нет-нет. Потом, все потом. – Он не знал, что делать, как помочь жене. Томас поймал себя на мысли, что больше всего сейчас ему хочется оказаться на гряде. И от этого стало еще хуже.
Старая Фета уже подошла к кровати, отталкивая Томаса. Она поднесла к губам Анабель чашку с пахучим питьем, заставляя сделать глоток. Но Крылатая дернула головой.
– Погоди, бабушка, он должен узнать от меня.
Томас замер, наблюдая, как Анабель откидывает одеяло.
Она истончилась, под легкой тканью ночной рубашки можно было посчитать все косточки, кожа отливала голубизной и пересохла от внутреннего жара. Анабель стала похожа на девочку-подростка, болезнь сжирала ее всю. Всю, кроме большого, словно надувшегося живота, которого не могла скрыть просторная сорочка. Крылатая посмотрела на Томаса со странным торжеством.
– Улетая, ты спросил меня, какие могут быть дети, если у нас есть крылья и небо. Вот такие, Томас. – Она без сил откинулась на
