значит волос, спадающий с головы героя. Он лишь его обрамление.
– Но Боорбог, как я слышал, запрещает…
– Боорбог мертв. Он издох, когда твоя нога ступила в Немую лощину. Я видел его судороги, я слышал его предсмертный вопль, я видел его тлен! – Беллер расхохотался зло и нарочито громко. Людомар не знал, что сказать на это. – Есть некоторые, те, которые не могут примириться с тленом и возрождением; есть те, которые не видят этого; есть те, которые предпочитают не замечать, а есть и такие, которые готовятся к нему. Я их последних. Но чтобы стать мной тебе придется примириться с тем, что там… за этими стенами прежний мир уже рухнул. Его больше нет, и никогда не будет. – Старик поднялся на ноги и плавно подлетел к людомару. Тот невольно отстранился.
– Когда ты выйдешь отсюда – не будет во всем мире более одинокого и отверженного существа, чем ты. И ты возрадуешься, когда подумаешь, что мог бы умереть там, вместе с этими холкунами. – Лицо старика исказила презрительная гримаса. – Вот, что меняет нас. Когда перейдешь этот горький ручей, когда опалит он тебя своими гремучими водами, тогда глаза твои откроются и расцветут по-новому. Все новое увидишь ты. Все другое!
Беллер навис над ним и долго смотрел на него.
– Скажи мне еще одно: многое ли ты оставил позади… в том мире.
– Я оставил там все.
Старик громко расхохотался.
– Тем лучше для тебя. Значит, я не ошибся. Мой выбор – самый тот. – И он ударил ладонью людомара прямо в лицо.
Необъятная пустота, непроницаемая тьма, гремящая тишина обрушились на охотника, едва ладонь беллера прикоснулась его лба.
– Это моя любовь, это моя кара тебе, это моя ненависть и моя боль тебе, о, Владыка. Оставляю ее тебе после себя, дабы не свершилось то, что предначертано. – Голос беллера удалялся. – Я оставляю тебя здесь. Я отнимаю тебя у тебя. Я провозглашаю Маэрха в тебе. Нет, и не было, но будешь ты вновь. Когда Владыка сокроет очи, когда тьма пронзится светом надежды; когда зло поглотит само себя…
На этом голос старика затих, и вместе с ним провалилась в тишину сама Вселенная.
Маэрх. Пробуждение
Тусклый свет с трудом пробивался сквозь щели в потолке. Он был серебрист. Робкие нечеткие лучики его ниспадали рваными нитями на грязный, заваленный осколками битого камня, пол. Паутина белесой бахромой свисала по углам. Ветерок, проникавший в комнату неведомо откуда, слегка колыхал ее и озорно играл отдельными прядями.
В углу копошились крысы – эти извечные спутники запустения и тишины подвалов. Их еле слышные шажки вереницей хрустящих звуков пробегали вдоль стен, перемежая со звуками осыпающейся каменной кладки. Тихий писк говорил о том, что крысам было, чем заняться.
Окружающее пространство дышало спокойствием. Это был тот тип покоя, какой свойственен, наверное, только заброшенным домам или клетушкам, в которых обитают очень старые существа, заботящиеся только о том, чтобы дождаться своего часа на выход в мир иной.
Ярко сверкнул на свету паук, переметнувшийся с одной стороны комнаты на другую. Видимо, крыса пошевелила паутину, а он и рад бросится в пасть к хитрюге.
Непродолжительная неравная борьба. Писк. Хрип. Хруст. И вот уже хищник съеден жертвой. Путь паука был окончен, и паутина будет дожидаться нового владельца, лениво помахивая своими лохмами.
Неожиданно в одном из углов помещения нечто зашевелилось. Выдох, вместе с которым туча пыли вылетела на середину комнаты, разнесся по помещению словно бы грохот раската грома.
Все обитатели этого тайного и тихого мирка на мгновение замерли, а после ринулись каждый в свое убежище.
Стена на уровне двух локтей стала медленно со скрипом и скрежетом отходить. Комнату наполнили клубы пыли.
Словно произрастая из пылевого облака, в робких отблесках света, лившихся в потолка поднялась высокая фигура. Она глубоко вдохнула, резко кашлянула и отряхнула руки.
Ожившее в лоне смерти существо медленно и плохо понимающе осмотрелось. Его дыхание становилось все более умеренным. Оно снова кашлянуло.
Он повернул голову в ту сторону, где из щели в стене вытащила свой нос крыса. Заметив, что он смотрит на нее, крыса в
