Он вступил в новый мир. Мир неведомый. Мир с таким невероятным количеством неузнаваемых запахов, что их чересполосица заставляла голову кружиться, а мозг вскипать от любопытства.
– Привал, – скомандовал Гедагт.
Отряд свернул с тропы в сторону. Прошел еще несколько шагов и развалился на прелой земле, подложив под себя щиты.
– Фуф-ф-ф! – выдохнул облегченно пасмас, отвязывая от пояса мехи с водой.
Сына Прыгуна поразило общение таких разных существ между собой. Он и сам не заметил, как жесткая, даже жестокая иерархия, принятая во Владии при оридонцах, проникла в его кровь. Ему было непривычно видеть, как пасмас может обратиться к брезду, как к равному. Охотник беспрестанно думал о подобных вещах, часто забывая, что находится уже не в уютной пещере Глыбыра, а на открытом враждебном ему пространстве.
Много думать было о чем. За то время, пока он и Глыбыр провели вместе, старый брезд обстоятельно рассказал ему обо всех тех годах, которые они провели бок о бок в ущелье в долине Последней надежды.
Глыбыр не подозревал, что Комт – его верный и самый умный полководец Комт – предаст его. Никому и в голову не могло прийти, да и Комт ничем не выдавал своего желания править.
– Ему только бы возвысить голос об этом на Великом круге в тот день, когда избрали меня. Я думаю… я уверен, поддержали бы его, ибо достойнее он меня. Говорят, много позже, говорил он, оправдываясь, что не сделал этого потому, как недостойно такое. Вместо недостойного он выбрал мерзость, он пошел на предательство, – Глыбыр говорил с горечью. – Когда бы он даже мне о таком сказал, я бы уступил ему. Никогда не был для меня трон в Боорбрезде священным. Стул это. Красивый, но стул. Не стоил он такого предательства. Таких бед, какие эта поганая душонка принесла всем нам.
Не ожидал он, что я побью врагов вдесятеро больше себя, потому и зазывал меня все дальше в Серокаменные пески. Саарары и грирники тогда не были для меня опасностью, потому и пошел, подгоняемый его понуканиями. Когда же встретились впервые с оридонскими армиями, то я и думать не знал, кто это. Понял тогда только одно: когда такое есть, то нужно отступать.
Все земли перед нами, всюду, куда хватало глаз, везде стояли оридонцы. Тогда они казались мне непобедимыми. Я их не знал. Тогда сказал я Комту, чтобы он оставался с пешим войском, я же с груххами бросился на них. Они же, о-о, трусы, выставили на меня саараров да грирников, скованых единой цепью. Пока бил я их, растерял всю силу. А после, когда на меня кеорхи пошли, так и вовсе смят я был и сброшен с грухха. Порвало мне клыками кеорха ногу и руку. На ногу до сих пор припадаю, а руку подрубили брезды… те, кто вынес меня оттуда. – Боор осушил глиняный кубок с вином, замолк и поник головой. Посидев так некоторое время, он снова заговорил:
– В тот самый момент, когда кеорх сбросил меня… как вчера было, помню… я оглянулся на войско и увидел самое страшное в моей жизни. Я увидел, как знамя Боорбрезда опускается, клонится долу в знак повиновения. Комт… Комт! – Мощнейший удар обрушился на и без того рассохшийся стол. – В ночь после битвы достали меня из-под павших, перенесли дальше в пески. Когда открыл глаза, то вскричать хотелось, ибо нависли надо мной саарары. Несколько их было. Биться с ними хотел, но успокоили меня. Сказали мне, что не враги. Их оридонцы сделали себе слугами. Был у них свой Комт. В рубке, которую я учинил, погиб их Комт.
Возрыдал я тогда. Впервые с младенчества возрыдал. Понял я, как с моим народом обойдутся. Комта же возненавидел, хотя заранее узнал, какая участь его ждет. Те саарары перенесли меня далеко вглубь Десницы Владыки. Великие воды омыл их корабль и оказался я на чудесной земле, которой не было продолжения, ибо всюду омывала ее вода. Там я набрался жизни; там же видел, сколь велика сила, которая пошла во Владию. Много, много кораблей проплывало мимо той земли. Тучами проходили они, сокрывая бортами своими сами воды. Кого только не видел я на их бортах: неведомые до того изделия, живность разная и войска, войска, войска… Столько войск не могло и привидеться в самом дурном сне.
Саарар, который заботился обо мне, Эмпорош, говорил про оридонцев, что пришли они из Темных земель, куда не ступало копыто коня саарара. Силы их безмерны, ум их велик. С таким противником будет тяжело сражаться. Всякий раз на закате он оплакивал все новых павших, коих доставляли ему на ту землю. Тысячи тысяч. Говорил он: «Извести нас хотят они так: чтобы мы один против другого шли и резались. Но они не ударятся в битву, в стороне будут стоять. Силы будут сторожить свои, хранить. После только войдут в битву». Как же хорошо я помню эти его слова! Пусть саарарские боги говорят с ним ласково. Пусть ублажают его, ибо даже в минуту смертельной опасности не предал он своих, хотя и предал, излечив меня.
Да, он погиб здесь, со мной и тобой. Ты этого не помнишь? Эмпорош был храбрый, сильный воин. Но стрела не отделила героя от предателя. Рука собрата его, саарара, не дрогнула, когда бил он по тому, кто сберечь хотел народ саарарский. У Меч-горы мы передали его богам.
Он возвратил меня во Владию. Он завещал мне отогнать оридонцев туда, откуда они пришли. Не смог… не смог я… – Глыбыр
