резкая боль полоснула плечи, Ивар просто ударился спиной о ближайшую стену, придавив чужого фамильяра. Раздался пронзительный писк и хлопанье крыльев. Птица билась, клевала Ивара, но выбраться не могла. Хотя не могла и обессилеть. Боль от щипков была терпимой, но неприятной и раздражающей.
Из черного провала ближайшей двери на Ивара уставилось дуло. Он выстрелил наугад, почти не целясь, но грохот упавшего тела и растаявший в воздухе коршун подсказали, что особая пуля нашла цель.
– Кира! – заорал он во всю мощь легких. – Кира! Ты где?!
В запасе оставался один выстрел – остальные патроны в «магазине» были обычными. Ивар ворвался в комнату, зная, для кого этот выстрел прибережет. К своему разочарованию на расстеленном на полу в виде лежбища тряпье он увидел не Виктора, а незнакомого лекхе. Одинокая свеча трепетала на сквозняке.
Неужели…
– Где Кира? – зарычал он, надвигаясь с пистолетом на «красноповязочника». – Где охотница?!
Тот лишь затряс головой. Тогда Ивар сменил тактику.
– Где Виктор? – прищурился он.
Лицо у «красноповязочника» вытянулось, но он не собирался сдаваться так просто.
– В этом пистолете особые пули. Не веришь – задумайся, почему два твоих товарища не отвечают, а их фамильяры исчезли. Не скажешь, где твой гребаный дружок – получишь такую же.
Аргумент не мог не подействовать. Дрожащей рукой парень указал на покосившийся шкаф. Прыжком Ивар подскочил, рванул дверцы… и оказался лицом к лицу с предателем. Виктор сжался в комок и, похоже, всерьез собирался переждать нападение. Он трясся, как осиновый лист на ветру. На пол что-то закапало. Приглядевшись, Ивар понял, что лекхе обмочил штаны. Он занес руку, но испытал такой приступ брезгливости, что опустил ее, так и не ударив противника.
Зря он это сделал. Комната перевернулась перед глазами. От удара об пол пальцы непроизвольно разжались, и пистолет проехался по доскам в сторону. Шакал Виктора бросился лапами на грудь, острые зубы клацали в каких-то сантиметрах от лица Ивара.
Одной рукой схватив фамильяра за шею, Ивар попробовал дотянуться до оружия, но грубый ботинок с хрустом расплющил ладонь. Тот самый лекхе, который до этого сидел в центре комнаты, теперь возвышался над ним. Ивар почувствовал, как ломаются мелкие кости, но боль лишь увеличила ярость, а ярость придала сил. С нечеловеческим рычанием он отшвырнул шакала. Рывком перевернулся на живот. Схватил пистолет левой рукой. Выстрелил, едва уклонившись от тяжело рухнувшего тела.
Казалось, на это потребовалась целая вечность. На самом деле – пара секунд. Но топот ног по скрипучим доскам пола указал, что Виктор бросился наутек. Ивар выругался. Все три пули были истрачены, а его главный противник до сих пор оставался жив!
Он вскочил на ноги, встряхнул на бегу правой рукой, словно это могло помочь костям срастаться быстрее. В дверной проем увидел, как ветровка «красноповязочника» мелькает в вечернем сумраке среди могил.
Ивар не помнил, когда бегал так быстро.
Догнав противника, повалил в траву, перевернул, уперся коленом в грудь. Нацелил пистолет в лицо. Блефовал. Возможность убить Виктора раз и навсегда снова была упущена.
– Дернешься – пристрелю, как твоих дружков. Увижу фамильяра – сделаю то же самое.
Несколько секунд Виктор смотрел на него немигающим взглядом. Потом губы растянулись в безумной улыбке. Ледяной и жуткой.
– Не пристрелишь, Хамелеон. Я – единственная ниточка к твоей любовнице. Остальных, кто про нее знал, ты сам только что убил!
Ивар не выдержал. Ткнул кулаком в зубы лекхе. Но тот продолжал загадочно ухмыляться.
– Сам убил всех, кто знал! Остался только я!
– Где она? – Ивар с трудом сдерживался, чтобы не превратить ненавистное лицо в кровавую кашу.
– Там, где ты ее никогда не найдешь. Надежно спрятана. Ты попался, Хамелеон. Убьешь меня – никогда не узнаешь, где она. Не убьешь… – Виктор тоненько хихикнул, – … все равно не узнаешь.
– Ты только что обоссался от страха, что я тебя найду в шкафу. И сейчас собираешься хранить гордое молчание, когда мой палец уже лежит на спусковом крючке?! – для верности Ивар вдавил дуло в лоб лекхе.
Безумный огонек в глазах Виктора пустил неприятный холод по спине. А ведь и правда не скажет. Что-то недоступное пониманию Ивара сквозило в этом взгляде. Нечто, заставлявшее подонка до ужаса бояться смерти, но переступать через себя, когда дело доходило до принципа.
