– Хорошо.
– А-а-а, – раздалось из конюшни.
Через жердь, на которую закрывали конюшню, из нее выпрыгнул почти тезка отца. Я, пока разговаривал с Серым, умудрился проморгать, когда он туда пошел. Напарник Серого выхватил клинок и развернулся. На двор через ту же жердь выпрыгнули два хасана, ладно хоть сейши отказались сидеть еще один день в конюшне и ушли в лес. Хасаны оскалились на Рамоса. Серый тоже вынул клинок и ринулся было вперед. Но я выпрыгнул перед ним:
– Не тронут они его! Руча, Новер, обратно! Нет, он не нападал. И на меня не нападет. – Со стороны смотрелось как минимум странно, когда я отвечал на картинки хасанов. – Рамус, опусти меч. Опусти!
Между хасанами и охотником лицом к Рамусу встал Кейн с оголенным мечом. Когда питомцы зашли обратно, накал страстей стал спадать.
– Это же хасаны! – чуть не кричал Серый.
– Ну да, – ответил я, – меч убери.
Стали сходиться наши. Дед посмотрел на меня с укором.
– Тебя чего в конюшню понесло? – спросил я Рамуса.
– Так сумки седельные вчера были, а сегодня нет.
– Вон они у ворот.
– Вы чего, это же убийцы! – Серый явно еще не отошел.
– Кому как, нам они – друзья.
По взгляду охотника было видно, что он ошеломлен.
– Мечи не вынимайте больше, в вас уже с трех сторон целятся, и резких движений не делайте. Руча, подойди!
Из конюшни выпрыгнула волчица и подошла ко мне, голова почти доставала до груди. Я обнял ее.
– Убивать вас сейчас за то, что знаете о хасанах, конечно, не будем, но расскажете кому-то – обидимся сильно, – произнес отец.
– Хорошо, об этом никто не узнает. – Серый, в отличие от Рамуса, уже взял себя в руки. – Вы хоть знаете, сколько они живьем стоят?
– Серый, они ведь понимают тебя, а мы им не хозяева. Друзья, родители, родственники – называй, как хочешь, но не хозяева. И иногда они идут наперекор нашим желаниям. Понимаешь? – Я посмотрел в глаза охотнику.
Он кивнул.
– Ну и хорошо. Руча, иди к дому. Новер, тоже свободен.
Волк выпрыгнул и, покосившись на охотников, в два прыжка догнал волчицу.
– Я думаю, вам надо ехать.
– Ну да, ну да.
После отъезда охотников я и эльф отхватили по полной и пошли чистить конюшню. Лошадей хасаны уже угнали на пастбище.
В следующую десятину жизнь входила в привычное русло. Софья, украв идею Яли, отгородила нам комнату. У Нейлы был еще один приступ. Софья все понимала и, по крайней мере, делала вид, что не ревнует. Конина кончилась, в основном стараниями питомцев, и эльф, Кейн и Храм, набрав хранящего зелья и сейш в помощь, отправились в четырехдневный охотничий поход. В итоге привезли на пяти вьючных лошадях немного мяса. Немного – потому что, исходя из наших аппетитов, а вернее, аппетитов питомцев, этого надолго не хватит.
Больной выздоравливал и уже мог говорить, даже двигать руками, во всяком случае, судя по тому, что он хлопнул сзади Софью. Но, когда Малик рассказал, чья это жена и что я могу сделать за это (самым безобидным было отрубание руки), Кривой долго извинялся перед Софьей и просил ни о чем мне не говорить.
Гоблину нашлось применение. С его обонянием и глазастостью он безошибочно находил редкие корешки и травы для зельницы, но рвать или выкапывать ему не доверяли – «руки не так выращены». С появлением такого помощника Софья перестала сама ходить за травами и взяла бразды правления над женской половиной в свои руки.
Сайл совершил свой темный ритуал, на который собрались все, даже Эль прибежал со стражи. Он наполнил вырезанные на доске руны в круге силой, а дед срезал головы четырем пойманным мышам и выдавил из них кровь, чем чуть не до рвоты довел девчонок. Кровь впиталась, распределившись по рунам. Сайл встал.
– И что, все? – спросила Яля.
– Да, а что?
– Ну, я думала, вспышка будет или темный туман какой по углам разойдется.
Все рассмеялись, хотя в душе согласились с Ялей.
– Охотники едут! – крикнул Малик с крыши.
– Наши? – спросил отец.
– Да! С телегой. И лошадей наших гонят.
На этот раз, поскольку знали, кто едет, встреча была попроще. То есть просто Кейн и Храм открыли ворота и запустили охотников, а хасаны страховали, лежа в теньке у стены. Сейши не было, она, почувствовав на охоте вкус свежего мяса, увела Пушка кормиться. Ждали ее только через два дня, хотя она своенравна и могла совсем не прийти.
