– Какой-то рабочий инструмент, – выносит он свой вердикт. – Может, гаечный ключ. Что-то с выступами.
– Уверен?
Тот кивает.
– То есть здесь – никаких зацепок?
Сигруд пожимает плечами. Может, никаких. А может, и есть какие-то.
– Первый удар нанесли в лоб.
И он показывает на то, что некогда было левой бровью профессора.
– Отметины здесь глубокие. Остальные… не такие глубокие.
«Это мог быть любой инструмент, – думает Шара. – Любое оружие. И это мог сделать кто угодно».
Шара смотрит и смотрит на тело. И уже второй раз за ночь говорит себе: «Не обращаем внимания на частности, зрим в корень». Но… вот он лежит, ее учитель. С размозженным лицом. Тонкие запястья и шея. Рубашка. Галстук. Такие знакомые. Это тоже частности? Как на них не обращать внимания?
Одну секундочку. Одну секундочку. Галстук?..
– Питри… вам часто приходилось видеть профессора? – спрашивает она.
– Ну… я его видел, да. Но мы не были знакомы, если вы это имеете в виду.
– Тогда вы, наверное, не сможете припомнить… – осторожно формулирует она, – или сможете… давно ли профессор стал носить галстуки?
– Галстуки?.. Не знаю, госпожа…
Шара протягивает руку и подхватывает галстук за кончик. Какой он… Полосатый, красный и молочно-белый. Шелковый, прекрасной выделки. Изыск северной моды, совсем недавно обретший популярность.
– Доктор Ефрем Панъюй, которого знала я, – тихо говорит она, – предпочитал шейные платки. Так принято в академических кругах, насколько я знаю. Профессура носит шейные платки – обычно оранжевые, розовые или красные. Цвета университета. А вот в галстуке я его не видела ни разу. Вы разбираетесь в галстуках, Питри?
– Мгм. Ну… немного. Их здесь все носят.
– Именно. Здесь. А не в Сайпуре. И не кажется ли вам, что это галстук необычно тонкой работы?
И она переворачивает его – поглядите, мол.
– Очень тонкая работа, да. И шелк такой… тонкий.
– Ну… да… А что?
Не отрывая взгляда от галстука, она протягивает Сигруду ладонь:
– Нож, пожалуйста.
В ручище гиганта мгновенно возникает что-то тоненькое и блестящее – похоже на скальпель. Он вручает его Шаре. Та поправляет очки на переносице и низко склоняется над телом. Сквозь рубашку Ефрема просачивается слабый запах разложения. Шара старается не обращать на него внимания – это действительно частность. Неприятная частность, на которую нельзя отвлекаться.
Она пристально рассматривает белые полосы на шелке. «Нет, белые ему бы не подошли. Слишком заметно получилось бы…»
Вот оно – невероятно тонкая красная нить, едва заметные стежки на красном. Маленький квадрат, похожий на карманчик, на обратной стороне галстука.
Внутри белый лоскуток. Нет, не от галстука, от чего-то другого. Она осторожно вынимает его и расправляет на свету.
Несколько строчек угольным карандашом – похоже на шифр…
– Им бы и в голову не пришло искать в галстуке, – тихо говорит она. – Особенно в дорогом галстуке. Они не ожидали от сайпурца такого трюка, правда? И он об этом прекрасно знал.
Питри изумленно таращится на вспоротый галстук.
– Где же он научился таким трюкам?
Шара отдает скальпель Сигруду.
– А вот это, – говорит она, – очень хороший вопрос.
В окно кабинета прокрадывается утренний свет, осторожно ползет по пустой столешнице и голому ковру, истыканному ножками вынесенной мебели. Шара подходит к окну. Как же странно: по идее, городские стены должны закрывать солнечный свет – во всяком случае, пока оно не стоит в зените, но она видит, как светило поднимается над горизонтом… Стены странно прозрачны, смотришь сквозь них – и солнце словно бы затянуто легкой дымкой.
«Как же звали того человека, – думает Шара, – что писал об этом?» Она прищелкивает пальцами, пытаясь вспомнить.
– Вочек, – наконец выговаривает она. – Антон Вочек. Точно.
Профессор Мирградского университета. Автор теории – старой, правда, он сформулировал ее несколько десятков лет тому назад. Тем не менее. Профессор настаивал: тот факт, что Чудесные Стены никуда не делись – а это самое старое и знаменитое чудо из многих чудес Мирграда, – указывает на то, что одно или даже несколько Божеств- основателей города до сих пор в каком-то смысле живы. Подобное нарушение СУ не осталось безнаказанным: естественно, профессор тут же ушел в подполье, и никто его с тех пор не видел. Тем не менее теория не снискала популярности у континентцев. Ибо, если Божества живы, логично спросить, где же они? Почему не спешат на помощь своему
