туда или оттуда, и только на пороге смерти люди говорят истинную правду… Но не беспокойся. Тебя ждет другая судьба.
И он переводит взгляд на Шару:
– Вы проиграли, вы знаете? Ты и твои люди.
Шара молчит.
– Ты знаешь об этом? Отвечай.
– Нет, – говорит Шара. – Я не понимаю, что ты имеешь в виду.
– Естественно. Куда тебе. Вы слишком примитивны для этого. Ибо там, видишь ли, я нашел… его.
И он опускает руку за ворот и вынимает амулет – весы Колкана.
– Я медитировал годами, но слух мой оставался закрытым. И тогда я принял решение: буду медитировать до тех пор, пока не умру. И тогда я услышал его шепот, ибо смерть представлялась мне худшей участью, чем это горькое молчание… Я едва не умер с голоду. Возможно, я действительно умер от голода. Но я услышал его. Услышал его шепот в Мирграде. Я услышал Отца Колкана! Он не умирал! Он никогда не покидал наш мир! Его не коснулась рука вашего… каджа!
Тут Волька срывается на свирепое рычание – Шара видит желто-коричневые зубы.
– Мне было видение: часть Мирграда – истинного Мирграда, Божественного Города – сохранилась, и вы не сумели до нее добраться! Она скрыта от вас! Она скрыта ото всех! И тогда я узнал, что есть еще надежда для моего народа. Я увидел свет во мраке, спасение, ожидающее святых и бодрствующих. Я мог вернуться, дабы избавить нас от плена. Нужно лишь пробраться к нему. Найти его. И освободить. Нашего Отца. Нашего пропавшего Отца.
– Все как в прежние добрые времена, – бормочет Воханнес. – Чуть что – бегом к папочке…
Блаженная радость разом смывается с лица Вольки.
– Заткнись! – рычит он. – Заткнись! Заткни свою грязную пасть, предатель!
Воханнес молчит.
Волька смотрит на него, дрожа от ярости.
– Твой… твой рот осквернен! Чего касались твои губы, грязное ты отродье? Чьей плоти? Женской? Мужской? А может, детской?
Воханнес закатывает глаза:
– Батюшки, какое дурновкусие…
– Я всегда знал, что ты уродец, – цедил Волька. – Ты всегда им был, маленький Во. Что-то в тебе было неправильное – проглядывало некое несовершенство, которое следовало вырвать с корнем, как дурную траву…
Воханнес с равнодушным видом втягивает сопли и вытирает нос.
– И что же, ты даже не попытаешься оправдаться?
– А нужно? – искренне удивляется Воханнес. – Вообще-то я считаю, что мне оправдываться не в чем.
– Отец согласился со мной. Ты знал это? Однажды он сказал мне, что хотел, чтобы вы с матерью умерли, не пережив родов! Сказал, что это избавило бы его от бремени – от слабовольной жены и слабака-сына!
Воханнес сохраняет бесстрастный вид. Только кадык на шее дергается.
– Это откровение, – говорит он, – нисколько меня не удивляет. Очень в духе батюшки. Он всегда был такой милый и добрый…
– Треплешь грязным своим языком отцовское имя? Хочешь, чтобы я возненавидел тебя сильнее? Так знай – это невозможно!
– Срать я хотел, – четко и раздельно отвечает Воханнес, – на отцовское имя, на род Вотровых, и на вашего Колкана я тоже срать хотел. И я очень рад, что кадж не убил Колкана. Потому что теперь сайпурцы разделаются с ним, как с остальными богами, и у меня будет отличный шанс долезть до его подбородка и насрать прямо ему в рот.
Волько ошеломленно смотрит на него, не в силах выговорить ни слова.
Потом ненавидяще шепчет:
– Не будет у тебя такого шанса. Я оставлю вас в живых, тебя и ее, чтобы Колкан сам судил вас и вынес вам приговор. Ты ведь и подозревать не мог, правда? А ведь он все это время пребывал в Мирграде, взвешивая грехи этого города. Он наблюдал за тобой. Он ждал. Он знает, что ты натворил. Я подниму Престол мира из могилы. И когда он придет, ты познаешь боль, младший братец.
Шара уже сообразила, что это за комната, в которой нет ни мебели, ни штор: она хорошо помнит, как смеялся над ней
«Я знаю, где мы находимся, – думает она, – и где находится Колкан, я тоже знаю».
– Он ведь там, внизу? В зале Престола мира, правда? – громко задает она вопрос.
Волька оборачивается и смотрит, словно бы она только что залепила ему пощечину.
Воханнес хмурится:
– В той древней развалюхе?
– Нет, нет. Под землей скрыт настоящий Престол мира, он в нескольких ярдах под нами.
И она прикрывает глаза. В голове все еще плавает туман хлороформа, но настырная мысль дрыгается и лезет, лезет наружу:
