Перестук топоров и звон пил создавали причудливую музыку во влажном после дождя воздухе. Рабочие с тележками сновали вдоль дощатых настилов, под которыми чавкала грязь. Всю эту суматоху окружал вековой лес. Май выдался холодный, и земля после дождей никак не хотела просыхать, поэтому в воздухе пахло сыростью. Если бы не деревянные настилы, подумал Николай Иванович, то возок бы и вовсе застрял в этом чавкающем месиве.
Идею императора о создании Академгородка под Екатеринбургом Николай Иванович Лобачевский поддерживал с самого начала. Но того, что в 1837 году Николай Павлович попросит его возглавить это начинание, он никак не ожидал. И будущий переезд из родной Казани, и разлука с Казанским университетом, который был и его детищем, вызывали в нем грусть и тоску. Поначалу Николай Иванович обосновался в недавно основанном Екатеринбургском университете. Строительство Академгородка еще не завершилось, но требовалось заказать и установить оборудование для будущих лабораторий, и опыт декана был тут незаменим. Параллельно ученый преподавал прикладную математику, алгебру и курс плоской и сферической геометрии.
В течение года в Екатеринбург стали съезжаться и другие ученые. Среди них Дмитрий Иванович Соколов – минералог и Николай Дмитриевич Брашман – математик и давний знакомый Лобачевского. Приехал и Павел Львович Шиллинг – изобретатель электромагнитного телеграфа – и другие. В дальнейшем к ним обещал присоединиться и Борис Семенович Якоби, пользовавшийся большим авторитетом у императора. Вначале все обосновались в Екатеринбурге, ожидая приезда оборудования из столь далеких Москвы и Петербурга, хотя некоторые приборы Лобачевский заказал на месте. Приезд столь маститых ученых в провинциальный университет был подобен разрыву бомбы. Университет забурлил, в его недрах ежедневно происходили споры, дискуссии и просто будничные ссоры. С другой стороны, университет получил мощный импульс, так как студенты могли прослушать курс у лучших ученых империи.
Николай Иванович метался между всеми, пытаясь навести хоть какой-нибудь порядок и пристроить приехавших ученых в университет на соответствующие кафедры. Раз в неделю он совершал тридцатикилометровую поездку в Академгородок, где уже достраивались дома для будущих профессоров, докторов и доцентов.
Перед отъездом в Екатеринбург Лобачевский встречался с императором, который приехал в Казань после посещения Нижегородской ярмарки. Именно тогда Николай Павлович и попросил его возглавить сие предприятие. Со своей стороны, император обещал выделить значительные средства на строительство и обустройство. Ибо, как заявил ему государь, Академгородок должен стать центром научной мысли империи, который поможет процветанию Сибири, да и страны в целом. Николай Иванович принял вызов, согласившись возглавить сей поистине революционный проект.
Этому предприятию давалась известная автономия в том, что и как исследовать, но чтобы наука оставалась прикладной, ученые должны были помогать осуществлению проектов, нужных империи, в том числе и в военных изысканиях. Вдобавок для воспитания достойной смены профессорам предоставлялось право первыми набирать лаборантов из любых университетов империи, да и из европейских университетов тоже.
«Скорее бы уже закончилась эта проклятая стройка», – вздохнув, подумал Николай Иванович, когда его возок уже приближался к Екатеринбургу.
Глава 43
«Алла!» – раскатисто разнесся крик сотни глоток, переплетаясь со стуком копыт. Из-за деревьев галопом выскочила лавина всадников в разноцветных халатах и, окружив отставший обоз, обрушилась на горстку сопровождавших. Разноцветные халаты пятнами мелькали смертельной каруселью, пытаясь разъединить сбившихся вместе обозных. Схватка длилась недолго. Через пять минут половина солдат была зарублена, а остальные сбиты с ног конями и повязаны. Чеченцы ценят пленных, так как их можно обменять на своих или попросту продать, переправив через границу тайными тропами, коих в горах предостаточно.
Очнулся Афанасий ближе к вечеру, когда подул прохладный ветерок. Кто-то плеснул на него воды и, когда Афанасий открыл глаза, что-то удивленно сказал на чеченском. Видимо, не верил, что пленный так быстро очухается. Через несколько минут, когда шум в голове поубавился и глаза немного привыкли к темноте, Афанасий огляделся вокруг. Оказалось, что его посадили на землю, прислонив к дереву. Руки и ноги у него оказались связаны, а голова сильно гудела после удара саблей плашмя. «Видимо, не ранило, – подумал он, – иначе бы на месте кончили». Тот, кто плеснул на него воды, поднес флягу к его губам, и Афанасий, на секунду забыв обо всем, жадно, с наслаждением сделал несколько глотков, после чего чеченец со смехом убрал флягу.
– Как тебя зовут, русский? – произнес он с сильным акцентом.
– Афанасий, – хрипло выговорил пленный, еле разлепив запекшиеся губы.
– Жить хочешь, веди себя тихо, Афонасый, – сказал чеченец и пошел к костру, возле которого сидели с десяток головорезов в халатах и мохнатых шапках.
Еще четыре дня Афанасий с тремя другими пленными трясся, связанный, в телеге, пока тропа не стала чересчур узкой. Телегу оставили в небольшом ауле, и дальше пленные передвигались пешком, на веревке идя позади лошадей. На следующий день они, наконец, добрались до большого аула, называемого Хаккой. Видимо, чеченцы, напавшие на их обоз, были из разных аулов, так как отряд, с которым они дошли до Хаккоя, насчитывал всего двадцать человек, тогда как нападавших было около полусотни. Между собой пленные особо не разговаривали, ну разве шепотом, ибо когда Савва, молодой парень из-под Полтавы, пытался заговорить с Афанасием, он тут же получил плеткой по спине от ехавшего возле телеги чеченца, после чего пленные ехали молча.
Приехавших всадников встречал весь аул. Жизнь в горах монотонная, поэтому возращение своих из набега на неверных стало великой новостью. Детвора с любопытством окружила группку пленных, о чем-то горячо споря и смеясь. Всадники, спешившись, отдали коней подошедшей детворе и направились к дому старейшины. В Хаккое не было площади или центра деревни, как это имело место в русских деревнях, расположенных обычно на равнине. Дома в ауле шли террасами и жались друг к другу. Дом старейшины, сложенный из камня, как и остальные сакли, был немного просторнее. Возле него высился минарет небольшой мечети.
Через полчаса седой старик вышел из своего дома и, обращаясь к своим односельчанам, воздал хвалу Аллаху за благополучный исход набега против гяуров. Закончив молиться и проведя руками по своей седой бороде, он что-то приказал высокому рыжеватому чеченцу по имени Мансур, который возглавлял отряд. Мансур кивнул своим, и пленных отвели в небольшой каменный сарай, после чего закрыли небольшую дощатую дверь на замок. Помещение, куда затолкали пленных солдат, оказалось без окон, и лишь
