* * *
На делянках близ Щедроводья поспевала рожь. По вечерам Твердома и прочие старики обходили посевы, срывали пыльные колоски, терли в коричневых ладонях: не сыплется ли? Пробовали раскусить, положив зернышко на одинокий уцелевший зуб: твердое или мягкое? Но вот сочли, что пара делянок уже готова и пора зажинать. В полдень женщины с Озаркой во главе отправились на ржаное поле. Теперь, когда ее пропавшая дочь объявилась, она вновь могла считаться «счастливой» и вернула себе почетную обязанность начинать жатву.
Мы покосим, погребем
Да в копенки покладем! –
пели веселые бабы, разодетые в красные поневы и рогатые уборы.
Начало жатвы – большой праздник. Перед бабами лежало в обрамлении еще зеленой летней травы золотистое поле, будто огромный пирог, коим щедроводцам питаться весь предстоящий год. Подмигивало синими глазами велес?травы, будто приглашало подойти, поклониться.
Эх вы, косари,
Что ж не рано начали?
– Мы не рано начали,
Да богато нагребли.
Кто работать не ленится,
Того лихо забоится.
Первый захваченный серпом пучок колосьев Озарка обернула цветочным венком и отложила в сторону. И началась работа. Как и на покос, выходили целыми семьями: женщины жали, старшие дети следили за младшими; иной малец спал в тени на краю делянки, а где близко не было тени, там мать делала шалашик из пяти жердей и накрывала куском полотна, чтобы уберечь дитя от солнца. Подоткнув повыше яркие праздничные поневы, бабы то и дело кланялись ниве, поднимали над собой новый пучок колосьев, будто желтое крыло, продвигались вперед, оставляя за собой ровный ряд сжатой ржи. Девочки выбирали из гущи колосьев белые нивяницы и синюю велес?траву, плели венки.
В полдень воткнули серпы в связанный девками сноп, прилегли отдохнуть: работать в самый жар нельзя, полудянка на шею сядет. Вечером все вместе отправились к Перунову дубу и повесили цветы и колосья на нижнюю ветвь. Женщины и молодежь были особенно веселы: пройдет жатва, а после нее – и свадьбы. По пути назад в Щедроводье пели:
Сизый голубь полетел
В поле поживиться,
Едет отрок молодой
За реку жениться.
Как шумит дубравонька,
Шумит зеленая,
Вьет веночек девочка,
Наша молодая…
Красовитовы отроки тоже работали не покладая рук. Целыми днями они трудились на старом голядском городище: подрезали склон, чтобы сделать его более крутым и неприступным, поднимали оплывший вал. Жили там же на берегу, в шатрах. Осенью им предстояло вернуться домой, в Смолянск, чтобы потом, к концу зимы, возвратиться и рубить бревна для своих будущих изб, клетей и частокола. Красовит намеревался возвести городец надежный, чтобы триста лет простоял, поэтому не брал летние бревна, которые быстро начнут гнить.
Лютомер с бойниками время проводил в основном на охоте, снабжая дичью и рыбой себя и Красовита. Жили они тоже в шалашах, на опушке. Вечерами те и другие отроки сходились вместе и до полуночи сидели на бревнах вокруг костра, развлекались как умели. Красовит и Лютава продолжали свое состязание – у кого деды удалее. Оба прошли уже колен по десять, но пока еще у обоих находилось что рассказать. «С косынькой русой прощайся, подруга! – поддразнивал Лютаву Красовит. – Моя скоро будет эта косынька!»
– А дед того Станияра, про которого я в прошлый раз рассказывал, жил в стране придунайской, и был он могучий витязь, – начинал Красовит, и отроки умолкали, прислушиваясь. – Звали его Будимир. Сидел он в Божич?городце, и воевал с ним хан обринский по прозванью Белый Обрин. Стар уже стал Будимир, три года лежал, все хворал: топора поднять не может, лука натянуть не может, в стремя встать ему не по силам. Вот приходит к Божич?городцу Белый Обрин с войском несметным и говорит: пусть выйдет ко
