расстояние между ними.
Намочив конец рушника в лохани, она наскоро обтерлась, надела чистые чулки и сорочку и почувствовала себя почти вернувшейся в человеческий облик. Как только объявится Добровед, пусть топит баню. Лютава погасила лучину и легла. Вытянулась, накрывшись медвединой, и едва не застонала от блаженства наконец расслабиться в тепле, на мягкой лежанке. От волос исходил стойкий запах костра, болели бока и бедра, намятые на жестких ночлегах, но как же теперь ей было хорошо! Как и в первый раз, когда она сюда попала, ее охватило блаженное чувство покоя. Длинные зимние дороги закончились, теперь она может спать. А когда проснется, наконец наступит весна…
* * *
– Ты здесь обожди, я там лучину засвечу, тогда спускайся. Ох, боги мои…
Яровед, старший дешнянский волхв и двоюродный брат князя, первым пошел в темноту подземного святилища. Бранемер остался в сенях. Он бывал здесь всего один раз в год, поэтому не так хорошо, как волхвы, знал это жилище. Но нетерпение не давало стоять на месте, поэтому и он, придерживаясь за стену и нашаривая ступеньки, стал потихоньку спускаться.
После Корочуна он не знал покоя. В душе мешались ликование и тревога. Миловзора, его жена, впервые за двенадцать лет забеременела, и теперь дитя уже шевелилось, не оставляя сомнений в будущем счастье. Но Лютава?Лада, которая приснилась ему в ту чудесную ночь, когда порча была снята, в самую длинную ночь года превратилась в призрак, сквозь который, как утверждал Добровед, можно было потрогать лежанку.
Младший Яроведов брат тоже пришел с ними и скрипел ступеньками позади князя. Почти три месяца, прошедшие с тех пор, он каждое утро приходил сюда топить печь – на случай, если Лада все же достаточно живая, чтобы чувствовать холод. Каждое утро он ставил на стол кринку свежего молока и клал хлеб, не оставляя надежды, что боги отпустят ее дух и девушка очнется. До сих пор все это оставалось нетронутым, а значит, она не просыпалась уже три месяца! Но Яровед, навещавший ее время от времени, говорил, что девушка жива – полупрозрачный блазень выглядел так, будто дышит, грудь тихо вздымалась, ресницы чуть заметно трепетали. Она лишь не шевелилась.
Бранемер ничего не видел внизу, только слышал, как Яровед возится в темноте. Сердце сильно билось, от волнения занималось дыхание. Уже двенадцать лет подряд он приходил сюда, на тот свет, один раз в год – на Ладин день, когда приходит пора вызволять богиню из зимнего плена. Для Бранемера этот день всегда был проникнут самой искренней радостью – он любил жену, которая ради этой священной обязанности покидала его на пять зимних месяцев, и с нетерпением ждал воссоединения. Поцелуй, которым он по обряду «будил» ее, всегда дышал непоказной страстью, и Миловзора с неизменным восторгом обвивала руками шею мужа, чтобы потом подняться и произнести: «Как же долго я спала…» Он знал, как все будет: радостные крики народа, «медвежьи пляски», бледное лицо княгини, с непривычки закрывающей лицо рукой от дневного света, торжественный объезд ближних полей, потом пир в обчине… А потом они наконец останутся вдвоем на своей лежанке за занавеской и вновь будут любить друг друга. Может быть, княгиня не надоела мужу, как это случается за половину жизни, что из двенадцати лет брака на деле?то они провели вместе лишь чуть более шести…
Все прежние годы Бранемер точно знал, что и как будет. Но не в этот раз. Замирало сердце при мысли, что сейчас он увидит призрак девушки, на самом деле находящейся в Нави, в руках самого Велеса. Пробирала дрожь от мысли, что подобное могло случиться с Миловзорой… или нет, не могло. Миловзора, дочь знатного рода, была обучена всему, что полагается уметь княгине, но она не была волхвой и не ходила в Навь. Лютава была совсем иным существом. Бранемер почти ничего о ней не знал. Кроме того, что это она наконец сняла многолетнюю порчу и тем позволила Миловзоре забеременеть. Но что происходит с ней самой? Вернется ли ее дух в тело? А если нет, что тогда? Как быть, вести ли сюда Миловзору? Нельзя отменить обряд пробуждения Лады, который здесь справляли не менее тысячи лет. Но как его проводить, если Лада – только блазень?
Все эти мысли терзали Бранемера по пути сюда и задолго до того. Он потому и запросился у волхвов попасть сюда раньше срока, чтобы самому убедиться, как обстоит дело. Волхвы волхвами, но будить Ладу?то ему!
Никакого мерцания за печью, где стояла лежанка, он от двери не увидел. О боги, неужели все пропало? Блазень рассеялся, она исчезла совсем! Что он скажет народу? А ее отцу, который отпустил дочь замуж все?таки за него, Бранемера дешнянского, а не за Велеса? Да и девку жалко: Лютава понравилась Бранемеру, и он был бы рад взять ее второй женой, как и было изначально задумано.
Впереди тьму прорезал огонек – Яровед зажег лучину. Бранемер сделал шаг вперед. Волхв зажег вторую лучину, обернулся, еще держа ее в руке, слабый свет вынул из тьмы лежанку и темную медведину на ней…
– Она про… – начал Яровед и осекся.
На первый взгляд ему показалось, что на лежанке никого больше нет. Но тут же бросилось в глаза светлое пятно лица на подушке. Он торопливо подошел и замер с лучиной в руке.
На этот раз медведина укрывала человеческое тело. Лютава, их угрянская Лада, лежала на боку, свернувшись калачиком и натянув шкуру до плеч. Она не испускала мерцания, зато выглядела уже как обычный человек, а не призрак. Пахло лесным костром.
Бранемер встал за его плечом и тоже в молчании уставился на нее.
– Ну и что вы мне голову морочили? – вполголоса спросил он. – Блазень! Мерцает! Я вам поверил по привычке…
Понимая его, Яровед осторожно, будто боялся обжечься, притронулся сначала к толстой косе, потом к плечу девушки. Рука не проваливалась в морок, а ощущала обычное человеческое тело.
– Теперь она живая… – оторопело прошептал Яровед.
– Еще вчера была… как всегда… – добавил не менее изумленный Добровед. – А она того… проснется?
