дней, Эмсаф, пожалуй, не поверил бы ни единому слову.
Несколько дней назад в дом Небамуна пришли люди, назвавшие себя детьми его старшей сестры. Купец, по правде говоря, никогда особо с сестрой не ладил, но новоявленных родственников принял как положено. На следующий день после их приезда Сахури играл в комнате матери. Он как раз сидел за занавеской в стенной нише, воображая, что это пещера в приморских скалах, когда в дверь постучали и женский голос попросил позволения войти.
– Посиди там, Сахури, – негромко сказала мать, открыла дверь и впустила гостью.
То, что случилось после этого, Сахури вспоминал, дрожа от ужаса. Женщина поклонилась, подошла ближе к матери и вдруг резким движением схватила ее за руки. Мать отшатнулась было, но затем дернулась и замерла. Так они простояли достаточно долго, Сахури оцепенел от ужаса, глядя в постепенно тускнеющие, заволакивающиеся пеленой глаза гостьи. Затем та вдруг разжала руки и беззвучно рухнула на тростниковые циновки. Мать же спокойно, как ни в чем не бывало, переступила через упавшее тело и вышла из комнаты вон, совершенно забыв о сыне. От страха Сахури лишился дара речи и не смог даже окликнуть ее. Так он просидел за занавеской не шевелясь до тех пор, пока в комнату не зашли два раба и не унесли тело. При этом рабы как ни в чем не бывало посмеивались и болтали друг с другом, но Сахури не смог разобрать ни слова, будто говорили те на не слыханном им прежде языке.
С того дня в жизни мальчика все переменилось. Ни мать, ни старшие братья и сестры больше не желали играть с ним. Первые дни Сахури еще ходил в школу, как прежде, но потом отец отозвал его в сторону и холодно сказал, что отныне ему запрещается выходить из дома. Мама была рядом и ничего не возразила.
Сначала Сахури думал, что мама рассердилась на него за какую-то проделку, но скоро, как обычно, простит его и снова будет с ним играть, и обнимать, и целовать его. Но прошел еще день, и еще, и он понял, что мама вовсе не сердится, а ведет себя так, словно он – чужой ей. Это было тем более обидно, что с братьями и сестрой мама по- прежнему охотно проводила время, ласково обнимала их, шепталась с ними о чем-то. Несколько раз Сахури попробовал подслушать их разговор, но вновь ничего не понял. Мама, как и рабы прежде, говорила на чужом, неведомом языке.
Эмсафу пришел на ум загадочный разговор, подслушанный им чуть раньше. А что, если его разум вовсе не затуманен горем, как он решил поначалу? Что, если он действительно слышал чужой язык?
– Это не мама, – сердито сказал Сахури напоследок. – Мама обещала, что всегда будет меня любить, что бы я ни сделал, что бы ни натворил. Они украли мою маму и подменили, а настоящую спрятали.
У Эмсафа защемило сердце. Бинт-Анат тоже подменили, подумал он, а настоящую спрятали. А значит, надо ее разыскать и увести из этого, ставшего вдруг таким страшным, дома…
– Я могу пойти с тобой? – спросил вдруг Сахури.
Эмсаф на мгновение задумался, затем кивнул. Увести с собой Сахури почему-то показалось очень важным. Возможно, именно потому, что увести Бинт-Анат он пока был не в силах.
– Я не знаю, – рассказывала Мйелна, – когда именно по городу поползли слухи и кто начал их распускать. Быть может, тот самый мальчишка, которого мы упустили. Я не сразу поняла, что первый шаг на пути к гибели уже сделан.
Мы поселились в новом доме в те дни, когда Собачья Звезда только что исчезла с ночного неба, а к тому дню, как она вновь появилась, я уже выбросила происшедшее из головы. День сменялся новым, и все, казалось бы, оставалось прежним. Так думали не только Хлойг и я, но и старшие из других семей. На деле же беспечность не позволила никому из нас вовремя заметить признаки перемен.
Кто-то из людей расставлял нам ловушки, пытаясь узнать о нас как можно больше, чтобы вернее нанести удар. Мне неведомо, сколько их было всего, этих ловушек, и неведомо, в какие из них угодила я, а в какие – другие йолны. С каждым днем враг знал все больше о нас, о наших привычках, о наших тайнах. Как выяснилось потом, люди уже отметили каждый дом, в котором обитали семьи йолнов, а мы продолжали жить в пагубном неведении.
Слишком поздно мы стали замечать косые взгляды и перешептывания за спиной. Тогда старшие всех живших на Абу семей собрались, чтобы обсудить происходящее. Мы рассказали друг другу все, что нам было известно, и решили, что должны на время покинуть Абу, чтобы вернуться, лишь когда сменится несколько человеческих поколений. Мы подозревали, что у нас мало времени, но ошиблись. Времени не было совсем.
Накти, хоть и не часто, слыхал истории о людях, полностью переменившихся за одну ночь. Должно быть, именно такая перемена произошла и с Эмсафом, когда он понял, что любимая девушка для него потеряна. От былого легкомыслия не осталось и следа, теперь большую часть времени он проводил, изучая священные свитки. Эмсаф отказался показать эти свитки Накти и Рахотепу, но дал понять, что нашел в них упоминания о демонах. Прочитав написанное, Эмсаф стал внимателен и подозрителен, он стал прислушиваться к сплетням, включая самые досужие, пытаясь даже из пустых разговоров извлечь крупицы полезного знания. И по мере того, как открывалась истина, Эмсафу становилось все страшнее. Накти прекрасно понимал жреца: ему и самому становилось страшнее с каждым услышанным словом.
Неожиданно незаменимым помощником Эмсафу стал Сахури. Мальчик оказался умен и прилежен, а пережитый ужас заставил его повзрослеть раньше срока. Мало того, врожденная наблюдательность и способности, присущие юному возрасту, позволили ребенку запомнить некоторые слова из тех, что произнесли чужаки. По вечерам, когда присутствие Эмсафа не требовалось в храме, они вдвоем сидели над старыми свитками, выискивая в них крупицы знаний. Иногда взахлеб спорили, строя и тут же отметая планы мести. Чем дальше, тем больше Эмсаф понимал: месть – единственное, что им осталось.
Узнать удалось немногое, большинство догадок не подтвердилось, но наступил день, когда известного Эмсафу и Сахури стало достаточно, чтобы начать действовать. Понемногу, старательно обдумывая каждый шаг, Эмсаф разработал план. Следуя ему, он вновь стал проводить много времени, беседуя со сплетниками, но если в прошлом больше помалкивал, слушая и запоминая, то теперь то и дело вставлял в разговор якобы случайные фразы. Он стал очень внимателен к старикам, подолгу с ними беседуя о
