Конец определенно близок. Все, что мы построили, все, что приобрели – дом, работа, друзья, наша коллективная жизнь, – утрачено. Не осталось ничего и никого, кроме нас самих, – и в этот момент я счастлив, как никогда раньше.
Лучи утреннего солнца проскальзывают через трещины в крыше, разбрасывая светлые пятнышки по темному, пустынному коридору.
– Клевое местечко, – говорит Чарли.
– К сожалению, я мог бы провести вас туда с завязанными глазами, – отзываюсь я.
Я веду своих родных пустынными переходами. Сил не осталось, и я держусь исключительно на кофеине и страхе. За поясом у меня пистолет, прихваченный из дома у озера, под мышкой – кожаная сумочка из машины Джейсона-2. На рассвете, направляясь к Саут-сайду, я ловлю себя на мысли, что даже не взглянул на городской профиль, когда мы проезжали западнее даунтауна.
Последний, прощальный взгляд был бы кстати.
Регистрирую шевельнувшееся в душе сожаление и тут же его придавливаю.
Сколько ночей я пролежал в постели, размышляя над тем, как бы оно было, если б я выбрал другой путь, не тот, на котором стал отцом и заурядным преподавателем физики в колледже, а тот, который привел меня к славе в своей области. Наверное, все сводится к желанию иметь то, чего не имел. То, что могло бы быть моим посредством другого набора выборов.
Но дело ведь в том, что я эти другие выборы делал.
Потому что я – не просто я.
Мое понимание идентичности разбито вдребезги: я – всего лишь одна грань бесконечно многогранного существа, называемого Джейсоном Дессеном, сделавшего все возможные выборы и прожившего все возможные жизни.
Снова и снова я думаю о том, что мы – нечто большее, чем простая сумма наших выборов, что все дороги, которыми мы могли пройти, так или иначе сходятся в нашу личность.
Но ни один из этих Джейсонов мне не важен.
Мне не нужны их жизни.
Я хочу свою.
Потому что при всем прочем нет места лучше, чем рядом с этой вот Дэниелой и этим вот Чарли. И будь что-то хоть чуточку иначе, они уже не будут теми, кого я люблю.
Мы медленно спускаемся по ступенькам к генераторной, и наши шаги разносятся эхом по огромному открытому пространству.
– Там кто-то есть, – говорит Дэниела на последнем пролете.
Я останавливаюсь.
Всматриваюсь в темноту внизу, и во рту у меня пересыхает.
Сидевший на полу человек поднимается на ноги.
За ним другой.
Третий…
Вся площадка между последним генератором и кубом занята моими двойниками, и теперь все они встают.
Дело дрянь.
Они явились на лотерею. Пораньше.
Их – десятки.
И все они смотрят на нас.
Я оглядываюсь. Кровь стучит в ушах так сильно, что все звуки на какое-то время сливаются в водопад белого шума.
– Мы никуда не побежим, – говорит Дэниела и, вытащив пистолет из-за пояса, берет меня за руку. – Чарли, возьми отца за другую руку и, что бы ни случилось, не отпускай.
– Ты уверена? – спрашиваю я.
– На миллион процентов.
Держась за руки, мы втроем медленно проходим последние ступеньки и идем дальше по растрескавшемуся бетонному полу.
Двойники стоят между нами и кубом.
В помещении нечем дышать.
Тихо.
Только звук наших шагов и шум ветра в пустых высоких окнах.
Слышу дрожащий выдох Дэниелы.
Ладонь Чарли влажная от пота.
– Не останавливайся, – говорю я.
Один из моих двойников выступает вперед.
