были, в конце концов, неглупыми и довольно образованными людьми с богатым душевным опытом и должны были, казалось бы, найти темы для разговора; но сущность заключалась в том, что каждый из них в данный период времени был поглощен одной стороной своей личной жизни, и результатом этого являлось несомненное обеднение всех их эмоциональных и душевных возможностей, не касающихся непосредственно того, что оба считали самым главным. Людмила вскользь сказала несколько фраз, цель которых была дать понять Аркадию Александровичу, что ее будущий муж очень богатый человек, – говорилось о бешеных ценах, о том, что это черт знает что, – и всюду фигурировало местоимение «мы» – вплоть до «мы думали», «мы полагали», «мы заплатили», – и Аркадий Александрович не знал, чем это объяснить: то ли тем, что Людмила пользовалась всяким предлогом, чтобы подчеркнуть существование «достойного человека», то ли тем, что она действительно была к нему неравнодушна и потеряла поэтому чувство ridicule (смешного (фр.)) и ту умность разговора, которые ее обычно не покидали. Аркадий Александрович, в свою очередь, действовал с теми же тайнооскорбительными целями, что и Людмила, но прибегал для этого к противоположным приемам – ни разу не сказал «мы», не говорил ни о ценах, ни об автомобилях, но дал понять, что все обстоит очень роскошно, путем косвенного и случайного упоминания о второстепенных вещах – такого упоминания, вывод из которого даже не напрашивался сам собой, хотя и становился при первом размышлении очевидным. Таким образом, он вышел победителем из этого скрытого поединка и получил от этого несомненное удовольствие.
Выяснилось, что Людмила покидает свою квартиру через несколько недель. Аркадий Александрович обещал заехать на днях, чтобы захватить свои книги и несколько вещей. Потом Аркадий Александрович заплатил, они вышли вместе, он направился к такси. – Подвезти тебя? – Нет, – сказала Людмила, – нам в разные стороны. – Они попрощались, Аркадий Александрович поцеловал своей бывшей жене ее холодную, как всегда, руку и подумал, что, может быть, они никогда больше не увидятся. И когда он ехал в автомобиле, один аккорд радио, игравшего в каком-то магазине, мимо которого он проезжал, вдруг поразил его тем, что показался необыкновенно знакомым. И тогда он сразу вспомнил последний вечер, проведенный вместе с Людмилой, года три тому назад, после долгого и мучительного разговора; она вошла тогда в гостиную и села за рояль. Аркадий Александрович стоял у двери. Она начала играть первое, что ей пришло в голову; то был шопеновский этюд – и Аркадий Александрович ясно видел сейчас перед собой ее белокурую голову и синие глаза перед черной зеркальной поверхностью рояля и слышал этот мотив, который, казалось бы, он давно забыл. И тогдашнее его чувство отчетливо вспомнилось ему – сожаление, что жизнь уйдет, как умолкнет сейчас эта мелодия в черном зеркале, и никогда, никогда… – остальное не поддавалось определению, как музыка, как чувство, как сон, с этой почти неподвижной и чужой женщиной за роялем, – и что всякое искусство, и особенно музыка, не оставляет нам даже самого отдаленного, самого призрачного утешения. Он представил себе всю свою напрасную и неправильную жизнь; и впервые за последние месяцы тот тленный и преходящий мир, о котором он писал до сих пор, вновь промелькнул перед ним и скрылся в мгновенном полете вместе с последним отрывком шопеновского этюда.
Было послеполуденное время сверкающего сентябрьского днл, Сережа и Лиза собирались ехать в Монте-Карло – Сережа был уже одет и ждал на террасе Лизу, которая должна была выйти с минуты на минуту, – как вдруг раздался телефонный звонок. Сережа подошел к аппарату. – С вами говорят из Парижа, – сказала телефонистка. Потом очень знакомый голос сказал:
– Алло! Сережа или Лиза?
– Здравствуй, папа, это я, – сказал Сережа.
– Я бы тебя не узнал по голосу, у тебя какой-то подозрительный бас. Все благополучно у вас?
– Да, – несколько замявшись, ответил Сережа. – Вот идет Лиза.
Лиза действительно подходила к Сереже.
– Хорошо, передай ей трубку. Лиза? Моn amour (Любовь моя (фр.))., надо, чтобы вы ехали в Париж.
– Мы, в принципе, так и предполагали.
– Собственно, еще несколько дней у вас есть, Сереже нужно быть в Лондоне в последнюю неделю сентября. Но вообще – помимо удовольствия, которое… Кстати, есть семейная новость.
– Не одна, – хотела сказать Лиза, которая всегда в разговорах с Сергеем Сергеевичем впадала в иронический тон. Но она спросила:
– Какая именно?
– Твоя старшая сестра выходит замуж за Аркадия Александровича Кузнецова.
– Ты с ума сошел!
– Не я, Лиза, не я. Но в связи с этим возникает ряд интересных соображений, которые…
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ничего специального, но кто знает, как сложатся события?
Лиза поняла, о чем думал Сергей Сергеевич, и эта мысль ее ужаснула. Она сказала:
– Ты думаешь… у тебя впечатление, что это ее окончательное решение?
– Боюсь что.
– Какую глупость она делает!
– Не могу не согласиться с твоим мнением. Что у тебя?
– Все прекрасно, я провела очаровательное лето.
– Рад за тебя, я бы хотел сказать то же самое о себе, но это было бы неправда. Кстати, объясни, пожалуйста, Сереже, что его мать выходит замуж, рано или поздно. Хорошо, когда же вас ждать?
– Через некоторое время, без особого предупреждения.
– Прекрасно, всего хорошего.
– Прощай, Сережа.
Сережа, стоявший рядом, спросил, когда Лиза повесила трубку:
– Кто делает глупость, Лиза?
– Все, мой мальчик, – со вздохом сказала Лиза, – все. Но без некоторых глупостей не стоило бы жить, ты не думаешь?
Лиза не знала, сказать или не сказать Сереже, что Ольга Александровна выходит замуж. Собственно, никаких особенных причин скрывать это не было; но Лизе нужно было сделать большое усилие над собой, чтобы начать этот разговор, потому что за всеми этими вещами тотчас же возникало другое, о чем никогда не говорилось, но что не могло не чувствоваться. Но она все-таки, преодолев свое внутреннее нежелание поднимать все эти вопросы, сказала ему об этом вечером. Сережа был удивлен и огорчен.
– Я не понимаю мамы, – сказал он. – Конечно, это ее личное дело. Но мы все ее так любим, она такая очаровательная, и папа всю жизнь исполняет все ее желания. Зачем же этот брак?
– Уж не по расчету, конечно, Сереженька.
– Милая такая мама – и вдруг замуж за чужого человека! Нелепо, Лиза.
– Я тоже думаю, что нелепо.
– Я ей сегодня же напишу письмо, – сказал Сережа. – Она, наверное, обо мне тоже думает. Я ей напишу, что все равно я ее так же буду любить, как раньше, она моя мать, и это самое главное. Она такая очаровательная, Лиза, правда?
Лизе было не по себе, у нее было нечто вроде тревожного предчувствия, причина которого была ясна: предстояло уехать отсюда, столкнуться вплотную со всеми, в сущности, почти непреодолимыми препятствиями, которые ее ожидали в Париже, оказаться сильнее всего этого и устроить так, чтобы и в дальнейшем они остались вдвоем с Сережей.
– Теперь так, Сережа, – сказала она, наконец. – Мы приедем в Париж, потом ты отправишься в Лондон. Я останусь там на месяц приблизительно, затем тоже приеду в Англию, и мы опять будем с тобой вдвоем. Понимаешь?
– Понимаю, Лиза, а почему целый месяц?
– Так будет лучше, Сереженька. Дальше: ты понимаешь, что об этом никто не должен знать?
– Хорошо, Лиза. И так всю жизнь?
– Может быть, всю жизнь, Сережа. Ты считаешь, что это не стоит?..
