лица особиста исчезла, а сам он напрягся как перед броском. Вот так вот и закрывают дискуссии.
Правда, могут позже пожалеть об этом, до меня дошло, что все трое сообразили, что я цитирую недоступный им источник информации, а он в нынешние времена может лежать только под очень серьезным грифом. Собственно, при советской упоротости секретностью и откровенной дозировке информации сплошь и рядом, может быть, что на разных уровнях допуска разборы одних и тех же событий могут быть с совершенно различным содержимым и выводами. И уж кому, как не подполковнику, знать, как втирают очки в отчетах, а если он действительно участник событий – и наложить известную ему информацию на сказанные мною слова.
Тут, пожалуй, заткнешься, если секретный летёха в невиданном обмундировании с невиданным оружием и техникой, которого ты на хуцпе прижать пытаешься, цитирует документ, не имеющий ничего общего с победными реляциями, показывающими отдельные недостатки, к которым ты допущен.
– Думаю, попытки подчинить меня себе закончены, товарищ подполковник? Повторяю для не желающих меня слушать. Меня здесь нет. Я вам мерещусь. У вас уровня допуска нет, чтобы даже оружие мое рассматривать, не говоря уже о попытке подчинить себе, в результате чего противнику может достаться в трофеи совершенно секретная техника и вооружение, а я за ваши действия буду расплачиваться. Мое подразделение, моя техника, мои люди, моя ответственность – мои и только мои решения. Когда вам, товарищ подполковник, за ваши действия стенка грозить будет – тогда и поговорим. Может быть, я вас даже и послушаю. Впрочем, поверьте на слово, как только Москва про нас узнает, тут спецгруппы каждый кустик с микроскопом разглядывать будут, не говоря об опросах лиц, которые пытались наше подразделение себе подчинить, не сумев даже свой дозор на высоте, мать его так, скрытно выставить. Вопросы? Коли вопросов нет, товарищи… командиры, мне хотелось бы обсудить схемы связи с этим выставленным вами дозором и выяснить, какие за истекшее время меры приняты госпиталем для его эвакуации.
Далее разговор прошел во вполне конструктивном ключе. Взаимодействие обсудили, в штарм[42] дозвонились, про «немцы рядом» доложили, эшелон заказали и даже вывод «104-й отдельной танковой роты» тоже обеспечили. Как и в прошлый раз, начальник автобронетанковых войск армии, не знавший о существовании такого подразделения, грозился лично побеспокоиться о его выводе, коли госпитальное руководство подтверждает наличие совершенно секретной техники. Связи с госпитальным дозором разве что не нашлось. Если телефоны там и не были дефицитом, то кабели нашли в запасах только два километра, еле-еле до высоты 43,1 хватило. Связь с ним обеспечивалась ракетами. Политрук, остававшийся там старшим, зарисовал разноцветными карандашами таблицу сигналов в своей записной книжке.
На прощание подполковник отвернулся и залез в кабину, чем сбил с панталыку политрука, сухо мне кивнувшего и заскочившего в кузов, что вызвало очередную ухмылку у особиста, неожиданно подошедшего и тепло пожавшего мне руку.
– Держись, братишка.
Вот так вот и поговорили. Впрочем, наезд на подполковника с вопиющими нарушениями воинской этики, как мной и подозревалось, был полностью оправдан. После отъезда полуторки немецкий разведывательный взвод даже не подумал штурмовать мост самостоятельно.
Предки на высотке за спиной лениво ковырялись лопатами, соединяя ячейки в окопы на отделение. Оставленный полуторкой политрук какое-то время бегал по гребню, изображая руководство инженерными работами, однако потом исчез. Мои бойцы, выкопав ячейки, не только соединили их ходами сообщения, но и бросили еще один ход к вершине, на случай занятия переднего ската в последующем. Наблюдатели наверху вырыли окопчики для стрельбы лёжа. У Бугаева было то же самое.
Ничего не менялось, немцы отсиживались в лесу, хотя движение и парочку выставленных наблюдателей мои дозорные засекли. Их бездействие сильно напрягало, однако, поразмыслив, от решения вывести БМД наверх и начать окапываться по топографическому гребню высоты я отказался. Данный замысел повышал риск потерь и собственно не давал заметной выгоды. Три БМД и бронетранспортер обладали достаточной огневой мощью, чтобы отбить атаку пехотной роты и самостоятельно, в случае попытки охвата опорного пункта с тыла, окопавшиеся бойцы встретили бы их огнём – так что, поразмыслив, я решил своего замысла на данном этапе не менять. Немцы тоже не могут быть уверены, что на высотках кто-то есть.
Напрягало только их подчеркнутое бездействие и молчание дозоров – попытка форсировать Чернянку с немецкой стороны либо отсутствовала, либо не была обнаружена. В последнем варианте дело пахло неприятными последствиями, по крайней мере для егоровского отделения. Сержант получил предупреждение о максимальной бдительности охранения в лесу вокруг боевой машины.
Как всегда, бой начался неожиданно. Еще большей неожиданностью стал немецкий артиллерийский огонь. Над головой просто прошелестел артиллерийский снаряд, и у дороги в районе болотца за высотками встал высокий столб взрыва. Второй пристрелочный снаряд примерно через тридцать секунд лег по берегу в районе перекрестка перед бродом. Фриц, на зависть точно определив направление на цель, корректировал дистанцию. Что интересно, шапка разрыва была такой же высокой и от взрывов снарядов моих соток отличалась довольно заметно, если отбросить вариант принципиальных отличий в конструкции снаряда и степени наполнения ВВ, пристрелку враг вел на фугасном действии, чтобы повысить заметность знаков разрывов. Актуально на лесистой местности, я пообещал себе это запомнить.
Фрицы не торопились. Немец сначала взял в вилку высоту 41,2, уложив снаряд в ее габарит, перешёл к высоте 44,8, в конце концов кинув фугас в пятнадцати метрах от наблюдателя, после чего перешел к пристрелке высоты 43,1. Выставленный там госпиталем дозор, видимо, сразу же остро пожалел, что чуть ранее там только кальсоны на кустах сушить не развешивал.
Германский артиллерист, похоже, камрадом был довольно обстоятельным, поскольку решил, что, пока есть время, нужно пристрелять все имеющиеся ориентиры в искомом районе. Идея, которой нельзя было отказать в рационализме, за исключением расхода лишних снарядов на пристрелку.
Вокруг стучали лопаты, подчинённые, которые приказ окопаться восприняли с пониманием, но следовали ему без лишнего энтузиазма, в какой-то момент почему-то единодушно решили, что глубины вырытых окопов маловаты и есть время их увеличить. Особенно в этом отличился наблюдатель на вершине, который, злобно чертыхаясь, махал
