наступившей тишине.
– Спасибо… – выговорила я и вдруг поняла, что на глазах у меня слезы. Я смущенно утерла их.
Он коснулся уголка моего глаза, где я пропустила слезинку, поймал ее пальцем, задумчиво изучил капельку влаги. А потом так быстро, что я не сразу поняла, что происходит, он сунул палец в рот, пробуя мою слезу на вкус.
Я вопросительно смотрела на него, он отвечал мне взглядом, пока наконец не улыбнулся.
– Хочешь осмотреть весь дом?
– А гробов нет? – уточнила я, так и не сумев замаскировать сарказмом легкую тень страха.
Он засмеялся, взял меня за руку и повел прочь от рояля.
– Гробов нет, – заверил он.
Шагая по массивной лестнице, я вела ладонью по атласно-гладким перилам. Стены длинного коридора, к которому взбегали ступени, были обшиты медовым деревом того же оттенка, как и дощатые полы.
– Комната Розали и Эмметта… Кабинет Карлайла… Комната Элис… – указывал Эдвард.
Он продолжал идти вперед, а я вдруг остановилась как вкопанная в конце коридора, изумленно уставившись на украшение, висевшее на стене над моей головой. Мое недоумение вызвало у Эдварда усмешку.
– Да, можешь смеяться, – сказал он, – это и вправду парадокс.
Смеяться я не стала, но машинально подняла руку и вытянула палец, чтобы прикоснуться к этому большому, потемневшему от времени деревянному кресту, отчетливо выделявшемуся на фоне светлой стены. Но так и не решилась дотронуться, хотя мне было любопытно проверить, действительно ли старинное дерево такое шелковистое на ощупь, как кажется.
– Должно быть, он очень старый, – предположила я.
Эдвард пожал плечами.
– Приблизительная датировка – тридцатые годы семнадцатого века.
Я обернулась и уставилась на него.
– Почему вы повесили его здесь?
– Он принадлежал отцу Карлайла.
– Он собирал антиквариат?
– Нет. Он сам вырезал этот крест и повесил его в церкви над кафедрой, за которой читал проповеди.
Не знаю, отразился ли шок на моем лице, но я на всякий случай снова принялась разглядывать крест. Я быстро прикинула в уме: кресту уже более трехсот семидесяти лет. Пауза затягивалась, я пыталась представить себе этот долгий срок.
– Все хорошо? – с беспокойством спросил Эдвард.
– Сколько лет Карлайлу? – ответила я вопросом на вопрос, не сводя глаз с креста.
– Он только что отпраздновал трехсот шестьдесят второй день рождения.
Я обернулась к нему с миллионом невысказанных вопросов в глазах.
Внимательно наблюдая за мной, Эдвард продолжил:
– Карлайл родился в Лондоне, по его подсчетам – в сороковых годах семнадцатого века. В то время не записывали точных дат, по крайней мере, простолюдины, но известно, что он появился на свет незадолго до начала правления Кромвеля.
Я слушала с невозмутимым лицом, видя, что Эдвард не сводит с меня глаз. Я уже не пыталась осмыслить его слова, а просто принимала их на веру.
– Карлайл был единственным сыном пастора англиканской церкви. Его мать умерла в родах, и воспитанием занимался отец – человек крайне нетерпимый. Когда к власти пришли протестанты, он стал ярым гонителем католиков и приверженцев других религий. Кроме того, он жестко боролся с силами зла и вел непримиримую борьбу с ведьмами, волками-оборотнями и… вампирами.
Услышав последнее слово, я притихла. Он, конечно, заметил это, и продолжил:
– При его непосредственном участии сожгли множество ни в чем не повинных людей. Разумеется, тех, кто действительно представлял какую-то опасность, было не так-то просто поймать.
Состарившись, пастор подключил к охоте на ведьм своего послушного сына и даже доверил ему руководящий пост. Поначалу Карлайл не оправдывал доверия: он не спешил выдвигать обвинения без достаточных на то оснований и выносить приговор без веских доказателств. Но зато благодаря своему упорству и смекалке он сумел раскрыть логово самых настоящих вампиров, которые прятались в городской клоаке и лишь по ночам выходили на охоту.
– Само собой, собралась целая толпа с факелами и вилами, – смех Эдварда на этот раз прозвучал мрачно, – и стала караулить возле того места, где эти чудовища выходили на улицу. Наконец появилось одно из них.
Эдвард говорил так тихо, что мне пришлось напрячься, разбирая слова.
– Видимо, тот вампир был очень стар, вдобавок ослабел от голода. Карлайл слышал, как он, почуяв запах толпы, криком на латыни предупредил остальных и бросился бежать.
