– Вообще-то да, – признался я. – Впрочем, можете потрогать еще.
Она протянула руку.
– Так?
– Именно, – подтвердил я. – А где еще у демократа достоинство?.. Полагаю, лучше всего покинуть это место.
Она подняла на меня взгляд этих дивных синих глаз.
– Вы в отеле «Звезда Абу-Даби»?
– Да.
Она произнесла без улыбки:
– Я в «Жемчужине», это вдвое ближе.
– Я не настолько стар, – пробормотал я, – чтобы страшиться пройти до своего номера, но, конечно, в чужом саду яблоки всегда слаще.
Когда вышли из здания, погода все такая же ясная, только вместо солнца – яркие крупные звезды, у нас на севере почему-то все меленькие. Где-то в немыслимой выси незримо проходит российский спутник, и я с удовольствием рассматривал с его высоты как весь город, так и дворец. При хорошем увеличении можно рассмотреть и себя достаточно четко, даже покрой костюма и галстук, но это если перестану горбиться и посмотрю вверх.
Холл отеля, в котором она остановилась, блещет таким богатством, что, подозреваю, такого не было и у халифа. Когда двери лифта распахнулись перед нами, я увидел роскошно убранную комнату, на стенах зеркала в золотых рамах, а напротив друг друга расположились два дивана с безукоризненной обивкой из белой кожи.
– Эффектно, – сказал я. – А где лифтер?
– Это нарочито, – ответила она. – Есть клуб любителей секса в самолетах, есть вот так в лифтах…
Я поймал ее испытующий взгляд, помотал головой.
– А для совсем бедных?
– Наверное, – предположила она, – в автомобиле.
Я пробормотал:
– Вообще-то могу назвать еще более экстремальные по бедности.
– Могу себе представить, – ответила она ровным голосом и, перехватив мой вопрошающий взгляд, пояснила: – Я не родилась с золотой ложкой во рту.
Мы вошли в ее номер.
Я вытащил из кармана мобильник, потыкал пальцем, открывая и закрывая оконца, она следила за мной серьезными глазами, сейчас все, что делаем, исполнено смысла, даже недоговоренности и намеки, тем более каждый жест…
– Все, – сказал я победно и сунул мобильник обратно. – Камеры отключены.
Она спросила недоверчивым шепотом:
– Но… как?
– Простая глушилка, пояснил я. – А что, ваши местные умельцы вас не снабдили?.. Недоработка…
Мы быстро раздевались, в нашей работе некоторые обязательные мелочи нужно убирать с пути поскорее. Пистолет она вытащила из скрытой кобуры и тут же сунула под подушку, но сама кобура из пластика осталась под левым предплечьем.
– Красиво, – признал я. – В этих ремнях на голое тело, словно рокерша. Королева байкеров!
– Или садомазохистка, – согласилась она.
– Может быть, все же снять? – предложил я. – Надеть сбрую я помогу. Хотя мне она не очень и помешает…
– Мне помешает, – ответила она.
– Правда?
– Хоть на несколько минут, – ответила она, – забуду о работе.
Я улыбнулся, да и она вряд ли подумала, что поверю. Мы никогда не забываем о работе, как я о CRISPR, так и она о пресечении угроз своей стране.
Для поколения моего дедушки это было «жгучей тайной», как определяли классики, люди ставили целью жизни впердолить кому-то, это называлось «овладеть», хотя какое, на хрен, это владение, но что-то в этом было, донжуанство было общим поветрием, но сейчас для жуткой тайны нет места, всем все известно с детского садика, в школе уже нет ни девственников, не девственниц, а для взрослых это давно рутина.
Мы разомкнули объятия, все еще часто дыша, но быстро приходя в норму. Она хороша в постели, но сейчас нет дур прошлого поколения, которые умели только лежать на спине, раздвинув ноги.
Сейчас все женщины штудируют одни и те же учебники по этому делу и все в постели одинаково хороши, исполнение у всех на самом высоком уровне, что нас вполне устраивает.
Она спросила с нажимом:
– Так чем ты здесь занимаешься на самом деле?.. Ждешь бизнесмена, который пообещал работу в каком-то ядерном проекте?
С красивой женщиной в постели мужчины обычно распускают павлиньи хвосты, начинают хвастаться, привирать и выбалтывать больше, чем положено.
