– Если ясновельможному пану будет угодно, я покажу, куда он отправился, тут недалеко. Вот позвольте только положить хворост у очага, чтобы он просох к моему возвращению.
– К черту твой хворост! А впрочем, клади, только поторапливайся. Если покажешь нам этого рейтара, получишь талер, а если обманул, шкуру спущу!
– Покажу, как не показать, – бормотал я, пробираясь к двери.
Занеся вязанку внутрь, я швырнул ее у двери – какая ни есть, а преграда, – и бросился к оружию. Теперь поборемся, шептал про себя, торопливо подсыпая на полки порох. Пять выстрелов – это пять выстрелов, хотя противников шестеро, теперь у меня есть шансы отбиться.
Шляхтич, видимо, потерял терпение, и гайдуки, громко бранясь, полезли внутрь. А вот это вы, ребята, зря. Два выстрела, сливаясь в один, наполнили комнату дымом, а я опрометью выскочил с другой стороны мельницы и кубарем покатился за сарай. По моим подсчетам, противников еще четверо, и теперь их врасплох не застать. На мое счастье, гайдуки, вместо того чтобы окружить меня с разных сторон, продолжали буром ломиться в мельницу. Пока внутри нее раздавались крики и гремели выстрелы, я торопливо перезарядил допельфастер и завел ключом механизмы замков. Пан Печарковский, восседая на своем скакуне, руководил штурмом. Похоже, прекрасная панна Марыся не ошиблась в оценке его умственных способностей. Расстояние великовато, но можно попробовать. Я тщательно прицелился и дважды спустил курок. Жеребец шляхтича взвился на дыбы, и его седок полетел наземь. Не знаю, убил я его или только ранил, но мне некогда было выяснять это. Порох дымный и будет таковым еще долго, так что надо срочно сменить позицию, если не хочу, чтобы меня засекли гайдуки.
Гайдуки тем временем успели обыскать мельницу и поняли, что меня там нет. А выбежав наружу, обнаружили своего господина лежащим на снегу. Я наблюдал из своего укрытия, как они поднимают его и пытаются привести в чувство. Похоже, ясновельможный пан только ранен. С одной стороны, это плохо, у меня была надежда, что, потеряв предводителя, они разбегутся. Вряд ли они так уж сильно любят его. Но с другой стороны, может, они свалят отсюда, пытаясь его спасти. Но нет, пан, кажется, оклемался и требует продолжения банкета. Ну что же, врач сказал в морг – значит, в морг, никакого самолечения. Гайдуки бросились к сараю, в котором стоял мой конь. Я понадеялся, что эти лишенцы ничего ему не сделают, потому как я к нему привык и менять не собирался. Нет, ну что за уроды, толпой бросаются в сарай, не оставив никого наружи прикрывать. Потом так же вываливаются наружу и наконец, на свою голову, находят меня, стоящего напротив них с пистолетами в руках. В отчаянной попытке достать меня саблями они бросаются в свою последнюю атаку, но так с рейтарами не воюют. Три противника против четырех стволов на таком расстоянии – это несерьезно. Расстрелял их, как в тире, и вновь ушел в сторону. Пан Печарковский еще жив, и мне сюрпризы без надобности. Опять зарядил пистолеты и взвел замки. Ну что же, ясновельможный пан, не пора ли нам познакомиться поближе?
– Пан Печарковский, вы меня слышите? – прокричал я ему. – Как вы себя чувствуете?
В ответ получил порцию отборных ругательств и приглашение подойти поближе и убедиться самому.
– Ну что же вы так ругаетесь, разлюбезный вы мой! Это вредно для кармы! Я вот по какому поводу вас беспокою – вы, помнится, обещали мне талер, если я устрою вам встречу с собой. Так вот я сильно интересуюсь – где же мой талер? Поймите меня правильно, вы ранены и, не дай бог, помрете, а как же мой талер? Может, отдадите обещанное бедному человеку, раз уж пообещали?
Неся подобный бред, я потихоньку подбирался к раненому, но не сдающемуся шляхтичу, держа на прицеле его укрытие. Он, не будь дураком, заполз за крыльцо и не показывался. У него, по крайней мере, один пистолет, и я не хотел проверять его меткость. В конце концов, он ранен, и я могу подождать, пока он ослабеет. Но что это, к мельнице подъезжают сани, запряженные парой лошадей. В них старый Фриц и Мартин – они, очевидно, услышали выстрелы и ощетинились пистолетами. В горле комок: друзья пришли мне на помощь. Наконец-то я не один на этой проклятой мельнице, теперь-то… что это такое, самка собаки! Проклятый шляхтич подскочил как ужаленный и выстрелил в Мартина, Фридрих попытался того оттолкнуть, и они оба повалились с саней в снег. Печарковский же немедленно развернулся в мою сторону, и мы разрядили свои пистолеты одновременно. Черт, кажется, этот мерзавец попал в меня. Впрочем, я тоже не промазал, и он упал как подкошенный, нашпигованный свинцом.
Я как в замедленной съемке вижу лицо склонившегося надо мной Мартина – слава богу, этот мальчишка жив, а где же Фриц? Мартин что-то говорил, плача, но я его не слышал. Мне было почему-то хорошо и спокойно, но немного напрягало отсутствие Фридриха. Где этот старый мошенник, неужели проклятый шляхтич его подстрелил? Внезапно слух прорезался, и я услышал, как Мартин говорит мне:
– Ваша светлость, очнитесь! Фридрих тяжело ранен и хочет с вами поговорить!
– Фридрих, где он? – Силы вернулись ко мне, и я встал.
Где это мы? Огляделся и понял, что на мельнице. От очага тянуло теплом, и вкусно пахло едой. Как я сюда попал? Мартин притащил? А Фридриха? Тяжко ему пришлось, бедолаге!
– Мартин, пойди посмотри лошадей, – прошептал старый Фриц. – А я пока поговорю с нашим принцем. Ступай, мальчик! Ваша светлость, слава богу, вы живы! Вам нельзя здесь оставаться, поэтому вы с Мартином должны немедленно уехать отсюда. Оставьте меня здесь и бегите.
– Что ты такое говоришь, старый ворчун! Я не брошу тебя, мы поедем все вместе или все останемся здесь.
– Вы очень изменились, принц! И я нисколько не жалею, что пролил кровь за вас. Только знайте, раньше я сделал бы это из преданности вашему отцу, а теперь, после нашего путешествия, я сделал бы это для вас. Но если моя жизнь принадлежит вашей светлости, то вы не принадлежите мне. Вам по наследству от отца досталось слишком много врагов, а вы, не теряя времени, обзаводились собственными, и теперь вы не можете рисковать. Оставьте меня здесь и бегите, это необходимо!
– Хорошо, я уеду, но прежде я позабочусь о тебе!
– Позаботьтесь лучше о Марте, ваше высочество! Если мне суждено погибнуть здесь, то считайте это моей предсмертной просьбой.
– О чем ты говоришь старина, конечно, я позабочусь о Мартине!
