Сейчас ее привлекал город мертвых. Поразительное место. Кари знала, что ее довезут до столицы живой, хотя степень сохранности определить не решалась. Она пришла сюда потому, что «Господь воинств» был самым быстрым способом достичь столицы и цитадели Совета. Жесткое и опасное решение, как и большинство остальных ее решений. Кари собиралась провести время пути в надменном полусне, незаметно исцеляя самые опасные раны, но вместо этого ощущала все гораздо острее обычного. Оторвавшись от лагеря кхола, от роли вождя и наставника, она почувствовала себя свободной, но на «Господе воинств» оставалось самое сложное препятствие – Акира.
Мысли Кари были целиком захвачены полукровкой. Вязь шрамов неслась по его телу, упираясь завершением узора в пах, и ее рука хотела повторить каждый изгиб рисунка. Ей казалось, что Акира мог бы пройти через стаю птиц, не спугнув ни одной, – так незаметны и точны были его движения в бою. Он будто замедлял время за счет своей стремительности. Совершенство дисциплины – чистое удовольствие, льющееся безмолвной песней. Чувства остальных так неаккуратны, а Акиру еретичка воспринимала как нечто целостное, состоящее из одного куска. Нечто совершенно ей недоступное.
Кари сидела, опустив голову, завороженная игрой ума. Зрачки растеклись, делая глаза темными. Она перекладывала цепи с одного места на другое, и с каждым разом это действие наполнялось все бо?льшим нетерпением. Ей казалось, что Тристан Четвертый с легкостью избавится от посла и вынесет его за рамки происходящего, но король уперся, и теперь она заперта здесь рядом с Акирой. Палачи ушли, но она уже хотела, чтобы они вернулись обратно. Кто-то должен был ее занимать. Кто-то должен был ее отвлекать.
Посол… Идеальная ловушка для любого, кто умеет ощущать чужие чувства. Рядом с ним становилось спокойно, как будто на земле утихали все ветры, замирали все волны. Кари видела этот остров безмятежности посреди корабля фальшивых святош. Весь он – безбрежность, центр тишины. Только благодаря присутствию Акиры король не сошел с ума. Терновник держался за полукровку, хотя и не понимал этого.
Кари хотелось разбежаться и прыгнуть в недвижимую воду чужого безмолвия, вдохнуть дыхание раскосого воина – холодное, словно далекий источник. Горло перехватывало от лютого, скрипучего желания, но Кари знала себя и продолжала монотонно наполнять легкие воздухом тюрьмы, перекатывая цепи из одной стороны в другую. Она понимала, что последует дальше, – и лучше раньше, чем потом. Она звала – и терялась в этом зове.
Кари никогда не позволяла себе привязываться, потому что с ее силой восприятия это означало полную потерю свободы. У женщин Лурда и без того свободы оставалось немного, но даже оставшуюся забирало служение семье. Кари не служила никому и не нуждалась в служении других. За свою жизнь она любила многих, но оставляла их, как только начинала падать в лабиринт чужого разума и тела, когда они из повода действовать превращались в смертельные ловушки. Она хотела быть свободной от всего, в том числе и от своих союзников. Все было простительно, но ничто не могло управлять Кари – ни привязанности, ни родство, ни любовь, ни Бог, ни долг, ни жалость, ни собственные силы.
Однако решить так не означало перестать испытывать соблазны. Кари никогда не была по-настоящему спокойна. Моменты безмятежности случались столь редко, что она не смогла бы их описать, но она всегда заставляла себя быть спокойной ценой серьезных усилий. Потому и Терновник вызывал сочувствие, словно черный брат, учитель к которому пришел слишком поздно. Вместе с церковью он взрастил в себе демона, вместо того чтобы освободиться, и этот демон поедал не столько остальных, сколько самого короля. Не будь рядом полукровки, замедляющего процесс, Тристан Четвертый окончательно бы обезумел.
Желание увидеть Акиру стало всеохватным, словно океан. Внутри посла Кари видела рану, трещину, которая не давала ей покоя, звала прикоснуться. Ее покорила диковинная красота гордости и ошибок, не дававших полукровке шуай увидеть свой путь. Но Кари знала, что не опоздала, что он придет. Оставалось только дождаться, хотя умение ждать давалось ей хуже всего.
В это время на палубе «Господа воинств» пастырь Симон и пастырь Иона обсуждали грядущую судьбу еретички, выборы нового лорда-инквизитора, зловещие чудеса Черного города и другие вопросы, ответы на которые находить было поистине изнурительно. Пастырь Морган, которого подобрали недалеко от лагеря, в беседе не участвовал, закрывшись в своей каюте и отказавшись выходить к завтраку. Он бормотал, что видел мертвецов, но ему никто не поверил. Башни внизу продолжали издавать странный гул. На огромных черных зданиях виднелись то ли алые отблески, то ли узкие бойницы, заполненные адским светом, но разглядеть точно было невозможно, все терялось в густом тумане.
Пастырь Симон также размышлял над тем, как избавиться от Терновника, но весь свой пыл направлял на обсуждение иных предметов. Беседа приобретала возбужденную, нездоровую интонацию, потому что слишком многое скрывалось, а о многом нельзя было напрямую говорить.
Сдача Годар в плен являлась чересчур большой удачей. Пастырь Симон ломал голову, пытаясь разгадать планы еретички, но здраво рассудил, что в цепях она вряд ли сумеет им навредить. С одной стороны, что может какая-то жалкая женщина противопоставить сотням закаленных воинов веры? С другой стороны, никто не мог поручиться за то, что дьявол не наделил ее какими-то особыми, не поддающимися фантазии силами. И эта неизвестность действовала на нервы.
Посол присутствовал при разговоре, но по большей части смотрел на изменяющиеся пейзажи за бортом. Мысли его бродили где-то очень далеко.
– Не представляете, в какие мерзости ударяются грешники! – сочно возмущался пастырь Симон. – Вот, например, мне принесли книжечку. «Вдруг некий демон явился, невыразимо, даже постыдно прекрасный. От его лица и осанки исходило обещание любви, разнообразной и сложной, и обещание неизреченного, даже невыносимого счастья». Демон! Постыдно прекрасный! Это же прямое оскорбление Бога-отца! Как демон может быть прекрасным? Не говоря уже про разнообразную любовь!
– Да, про любовь – это возмутительно, – согласился пастырь Иона, поджав губы. – Тут каждое слово наполнено грехом. Источает грех, я бы даже сказал.
– Именно! – Симон брезгливо отшвырнул книжечку и наступил на нее тяжелой ногой. – Разврат зашел в лагере еретиков так далеко, что не хватает слов, чтобы внятно это описать. Рассказывали, что еретичка спит со всеми подряд – и с мужчинами, и с женщинами.
– С сатаной, – кивнул Иона, сжав кулак. – Совокупляется с сатаной. Я уверен, что все описанное Йоханом Ниссе в его трактате «Ведьмовство и продажа души дьяволу» в этом лагере происходило не раз. И, похоже, эта отступница не прочь развлечься с язычниками. Немыслимо представлять, что получивший крещение мечом знатный человек может совершить подобное.
