светошумовой мины оглохнуть невозможно, хотя звук по ушам все же бил сильно. И сразу после грохота в небо взметнулось два необычайно ярких столба пламени. Даже я на секунду обернулся, чтобы посмотреть за спину, а потом вынужден был закрыть глаза секунд на пятнадцать – двадцать, чтобы после своего взгляда за спину хоть что-то видеть. Столбы, осветив окрестности, прогорели быстро. Но и этого должно было хватить. А следом за этим одновременно взорвалось три мины МОН-90, на которых сработали установленные взводным сапером шумоволновые взрыватели, уловившие шум и волну воздуха от взрывов светошумовых мин. Бандитскую засаду должно было засыпать осколками. Тем более, как показал монитор «планшетника, большая часть бандитов успела вскочить на ноги, среагировав на взрывы светошумовых мир. Стоящих поразило всех. Но, слепые и глухие, они даже понять не могли, что с ними происходит. Однако монитор тут же показал мне, что и после близкого взрыва трех МОН-90, уцелело несколько бандитов. Должно быть, камни или соседи по засаде приняли осколки на себя. Понять, что произошло, не могли и они, и, скорее всего, все они находились в истеричном состоянии, вызванном слепотой и глухотой, возможно, в дополнение к этому, еще и осколочным ранением. И, как я и предполагал, истерика вылилась в бессмысленное слепое убийство, когда все они начали посылать вокруг себя автоматные очереди, и расстреливали друг друга почти в упор.
– Боюсь, для нас там и работы не останется, – выразил я слегка странное соболезнование непонятно кому. – Возвращаемся к засаде. Если есть живые, сразу связывать руки.
Я не любил команду «За мной», хотя иногда ею и пользовался. Обычно я просто ставил взводу задачу, и сам начинал выполнение. И взвод за мной молча следовал, воспринимая мое начало движения за команду. Так и сейчас. Все вышли на траверс хребта, где идти было намного легче, чем по склону. На склоне приходилось одну ногу держать постоянно согнутой, отчего мышцы даже слегка уставали. К месту бандитской засады мы, конечно, бежали не со всей возможной скоростью, но и не ползли. А пятьдесят метров – это дистанция, практически, никакая. При приближении сразу почувствовался сладковатый запах сгоревших боеприпасов, еще через десять шагов стал улавливаться запах сгоревших тряпок, то есть, одежды бандитов. А еще через десять метров в ноздри ударил запах смерти. Вообще-то это был обыкновенный запах крови. Но именно смерти присущ такой запах. И потому в голове он, не используя промежуточное звено, сразу представлялся запахом смерти.
Уже на подходе к месту засады, стали слышны яростно-испуганные крики. Кричали, видимо, раненые. И передо мной сразу же встала новая задача, разрешить которую я никак не мог. Добивать пленных в спецназе допускается, но только в том случае, если они в состоянии угрожать жизням военнослужащих или мирных жителей или угрожать срыву операции. Но вообще-то расстрел раненых считается делом не слишком приятным, и, кажется, даже военным преступлением. Такой приказ отдать – офицеру сложно, а выполнить такой приказ – сложно солдату. Но куда я мог бы деть пленников, я не понимал. Тем не менее, что-то с ними делать следовало. Наверное, им еще и врач требовался. У меня же во взводе был только солдат-санинструктор, способный, разве что, палец перевязать, когда его канцелярской кнопкой проколешь. Это, конечно, утрированное суждение, тем не менее, санинструктор мог бы сделать раненому перевязку, мог бы поставить укол пармедола, и помочь загрузить его в санитарную машину. В основном обязанности санинструктора сводились к тому, чтобы таскать на себе в каждом марше тяжеленную сумку с медикаментами.
Мои солдаты повели себя молодцом. Они, в первую очередь, обезоружили тех, кто был ранен. Сильно не церемонились. Подходили сбоку, не со стороны поднятого ствола. Удар ногой или по цевью, или под локти – и оружие летит в сторону. Если бандит ранен, его следует прижать к земле, связать руки и ноги, и сделать ему перевязку, если это возможно. Одному пришлось перевязывать голову – касательное ранение черепа. Осколок МОН-90 просто развалил верхние кости головы, и сколько такой раненый мог еще протянуть – неизвестно. Только можно было сказать, что недолго. Обычно с обнаженным мозгом люди не живут. Двоих вообще перевязывать не стоило – у них в нескольких местах были пробиты бронежилеты, из-под которых вытекло уже столько крови из каждого, что на троих могло бы хватить. Бронежилеты у бандитов бывают куплены, как правило, на базаре за собственные деньги. Чаще всего, украинского частного производства. Такой бронежилет не защищает от выстрела из рогатки. Успокаивать раненых не стоило, хотя уколы пармедола им и ставили. Но объяснять, что зрение и слух вернутся через определенное количество часов, возможности не было. Раненые все равно ничего не слышали.
Меня интересовала судьба тех троих, которых умышленно выпустили бойцы группы младшего сержанта Красникова, и которые не попали в сектор поражения мин МОН-90. Конечно, светозвуковое поражение они получили. Но среди пленников не раненых не было ни одного. Исходя из этого, резонным было предположить, что те трое бандитов пали под автоматными очередями, когда начался истеричный расстрел всего живого и неживого вокруг. Незрячие расстреливали незрячих, глухие не слышали крики таких же глухих. Вообще все это походило на мистический акт самоуничтожения банды. Но бандиты, подумалось мне, этого и заслужили. Их просто постигла кара за совершенное и задуманное, но еще не совершенное. Только совсем недавно, меньше часа назад они мечтали нас уничтожить. А получилось, что уничтожили самих себя.
– Что с ранеными будем делать? – спросил подполковник Коломиец.
– Понятия не имею, – вежливо и честно пожал я в ответ плечами. – Предлагаете, товарищ подполковник, расстрелять?
– Я интересуюсь мнением военной разведки, и ничего не предлагаю, – почему-то испуганно ответил Коломиец. – Я догадываюсь, что обычно вы их ментам сдаете. Или в ФСБ.
– Но сейчас это невозможно.
– Сейчас невозможно, – согласился летчик с очевидным фактом. – Мы вообще никогда с пленными дела не имели, потому и спрашиваю.
Да, летчикам в этом отношении проще. Было бы забавно посмотреть, как они, отбомбив позиции противника, сажают свою технику, перевязывают и связывают пленников, и сажают их в отсек для бомбометания своего самолета. Впрочем, наши летчики представляли истребительную авиации, а не бомбардировочную. Они, тем более, не приспособлены к захвату пленников.
– Поинтересуйся, старлей, что твое командование посоветует, – кивнул подполковник в сторону моего коммуникатора.
– Именно это я и собирался сделать, товарищ подполковник. – Только предварительно я должен осмотреть убитых. Камнеломов?
– Я!
