Старшинов пригладил влажный ежик волос на макушке.
Ничто в комнате не указывало на экзотические занятия хозяйки. Обычная мебель, как у многих. Стандартный набор книг в шкафу: Достоевский, Толстой, Дюма, Дрюон, детективы. Никаких хрустальных шаров, толстых оплывших свечей, четок, мела, сушеных трав в мутных баночках и… Что там еще у колдуний бывает? Магические книги в толстых переплетах и медных, позеленевших окладах? Зеркала? Карты для гаданий? Определенные настроения навевал лишь круглый стол с тяжелой скатертью и шестью венскими стульями вокруг. На память приходили картинки спиритических сеансов: сюртуки, жабо и лиселя; восковые плечи и оборки. «Дух императора, явись! Явись и скажи: долго ли будут у власти большевики?»
Серый сумрак с улицы сочился сквозь тюлевые занавески. В окно хлестали струи воды. Ветер размазывал их по стеклу в полупрозрачные кляксы и срывал капли, барабаня по жестяному откосу. Вдалеке басовито раскатился гром. Старшинов вздохнул, ощущая дымный аромат чего-то незнакомого, что он отметил еще вчера. В самой квартире запах был сильнее, но по-прежнему казался приятным…
– Погода ужасная, – сказала Ветрова, входя в комнату с подносом в руках. – Льет и льет. Ветер. Как это вас угораздило?
– Да вот, – Старшинов неловко поднялся со стула. Вопрос возвращал его к неприятной необходимости, но, к счастью, отвечать на него не потребовалось. Пока…
– Сидите, я сама…
Женщина быстро расставила чашки, чайник, розетку с конфетами и крохотную хрустальную рюмку, пододвинув ее к участковому. Вышла с пустым подносом и скоро вернулась с бутылкой коньяка.
– Выпейте, – сказала она, наполнив рюмку. – Для профилактики…
Старшинов помедлил, но осторожно взял крохотную посудинку. Ветрова разливала чай, густой, ароматный. Коньяк легко обжег язык и приятным теплом скатился по пищеводу.
– Спасибо.
Женщина кивнула и уселась на стул напротив.
– А теперь сразу чай, пока горячий. Это важно, он с травами…
Милиционер кивнул, сосредоточившись на том, чтобы упаси бог не швыркнуть шумно, по-крестьянски. Обжегся, но стерпел. После двух глотков его бросило в жар, минуты через две на лбу выступила испарина.
– Хороший сбор, – улыбнулась хозяйка. – Прогревающий…
Он чувствовал себя неловко под взглядом ее темно-карих с оранжевой искрой глаз, скованно. Боялся шевельнуться лишний раз на тонконогом стуле. И понятия не имел, как высказать то, зачем пришел. Или хотя бы справиться о здоровье. Или спросить, откуда она знает его имя-отчество. Взгляд отчего-то цеплялся за коньячную этикетку – «Белый аист», – а потом испуганно шарахался в сторону: еще подумает чего…
– Иван Игнатьевич, на меня соседи жаловались, – сказала вдруг Ветрова, опуская чашку на блюдце с легким стуком. – Я знаю и…
Она замолчала и опустила взгляд, губы сжались в тонкую линию. Стало слышно завывание стиральной машины, отжимавшей атрибуты его милицейского звания. «Хорошо хоть пистолет не взял», – подумал участковый, живо представив себе «макарова», громыхающего в барабане. Чтобы не рассмеяться, он заторопился сказать первое, что пришло в голову:
– Евгения Павловна, я Сумеренковых знаю давно. Очень. Со всеми их плюсами и минусами. Совсем не важно, что они о вас говорят, точнее, говорит Сумеренкова. Важно то, что они вас боятся.
– Люди часто боятся того, чего не понимают…
– Возможно. Вы можете мне не верить, но вчера я заходил к вам только для того, чтобы посмотреть на женщину, которая смогла напугать саму Сумеренкову…
Он замолчал, сообразив вдруг, что крики, запах и музыка в жалобах Нинки, вполне возможно, суть факты, на которых она выстраивала свои скабрезные домыслы. А еще через секунду он понял, что сейчас скажет Ветрова. Понял по ее резкому взгляду, сузившимся зрачкам; по тому, как напряглись плечи; как рот скривился в горькой усмешке. «Умная женщина, – подумал он. – А ты, Старшинов, старый болван!»
– То есть мне стоило именно сегодня закрыть перед вами дверь…
Как вопрос это не прозвучало, но и особенного напора в голосе не было – только усталость и констатация факта. Ветрова смежила веки. Тонкая жилка пульсировала на шее. Старшинов откашлялся.
– Поймите меня правильно, я ведь о вас до вчерашнего дня не знал ничего, совершенно. После Сумеренковых мне захотелось взглянуть и познакомиться. Помимо желания – это и часть моей работы: знать людей на участке. Да чего там работы! Это большой кусок жизни. У меня ведь…
Он оборвал себя, почувствовав, что несет его не туда: не то оправдывается, не то жалуется. Собрался.
– Вы меня, конечно, малость озадачили, но в то же время я понимал, что уже видел вас раньше, хотя никогда и не общался. Дальше мне и делать-то ничего не пришлось, понимаете? То есть мозги милицейские так устроены, что всякие странности и неувязки, полузабытые ощущения и прочие «звоночки» – вроде красной тряпки для быка. Ни о чем таком ты явно и не думаешь, не пытаешься свести концы с концами, а мозги все равно чего-то там себе мерекают. Потом – бац! – и сложилась картинка, мысль появилась, догадка, четкое воспоминание. И чем дольше ты в системе работаешь, тем труднее отключаться, понимаете? Словно тянет что-то внутри, зовет. Вот, к вечеру я и вспомнил, что видел вас в городском УГРо вместе с Саней… простите, старшим оперуполномоченным Коростылевым…
Ветрова подняла взгляд. Глаза заблестели, кажется, она смотрела с интересом и пониманием, вновь взяла чашку, отпила.
