– Так точно! – одобрительно кивнул Борисыч.
– Зачем? – Егор глупо заморгал.
– А это ты мне ответь, гражданин следователь.
Хлопнув Чернова по плечу, Борисыч вышел в коридор. Через минуту оттуда, усиленный эхом, долетел его тихий голос:
– Мы закончили. Барышню снять бы не мешало да окно закрыть. Надо стояк отогревать, пока трубы не полопались. Ну зима, елки-зеленые! Давно такой не было…
– Так а чего с теть Надей-то? – спросил невидимый понятой.
– В морге выясним.
Вот такой он – Борисыч: вроде трепло треплом, но важную информацию и под пытками не сдаст. Ни слова о странной сетке, которую, если верить его словам, покойница сама не надевала. Ерунда какая-то. Чернов вздохнул и поплелся в коридор, раздавать указания. Оставалась робкая надежда, что Борисыч ошибся, и Сазонова сама обрядилась в эту рубаху, сама открыла окно и сама замерзла. Но Борисыч ошибался крайне редко. А уже вечером в отделение заявилась зеленоглазая Агата, которая подтвердила, что такие женщины, как Сазонова, просто так не замерзают.
Чернов как раз корпел над отчетом, когда она впорхнула в кабинет, вся такая испуганная, трепетная и всклокоченная. Дорогое зимнее пальто удачно подчеркивало аккуратную грудь, осиную талию и волшебным образом делало длинные ноги еще длиннее. Зеленые глазища вполлица, ярко-рыжая копна волос, бледная кожа и тонкие нервные руки – она напоминала горящую спичку.
– Здравствуйте… – Колдовские глаза затравленно метались от одного опера к другому. – Егор Николаевич…
Чернов узнал ее не сразу. Шутка ли – со школьного выпускного не виделись! Люди, бывает, за год меняются до неузнаваемости, а тут столько лет прошло. Секунду перед ним стояла незнакомая испуганная женщина, а потом щелчок – и где-то в пыльных коридорах памяти рухнула полка с воспоминаниями о первой любви и картинки, заботливо упрятанные в прозрачные файлы, разлетелись по всей голове, все такие же яркие, цветные. Предательски заалели кончики ушей, и ворот рубашки стал тесен. Перед ним стояла та самая девчонка из одиннадцатого «а», которой он присылал анонимные любовные письма, подсовывал шоколадные сердечки в сумку с учебниками, которую тайком провожал до дома, но так и не признался в своих чувствах.
– Я! – Чернов засуетился, громыхая креслом. – Это я! Присаживайтесь!
Коллеги многозначительно захмыкали, возвращаясь к прерванным делам. Кто-то завистливо цокнул языком. Егор поспешно переместил гору пухлых папок на подоконник, освобождая стул. Девушка элегантно присела на самый краешек, закинула ногу на ногу. Чернову показалось, что она сейчас закурит, – так делали роковые красотки в его любимых детективах, врывались к старому угрюмому полицейскому, требовали спасения и курили, закинув ногу на ногу, – но нет, конечно же, она не закурила. Ее руки мяли вместительную кожаную сумку, испуганный взгляд прятался среди разложенных на столе бумаг, а Егор не сводил с нее глаз и думал: узнала – не узнала?
– Меня зовут Агата…
– Здравствуй, Агата, – перебил Егор, еле сдерживаю глупую улыбку.
В зеленых глазах мелькнуло узнавание, на щеках проступили ямочки.
– Егорка… – недоверчиво улыбнулась она. – Вот я дура! Могла по фамилии догадаться, что это ты. С ума сойти. Где бы еще встретились, да?
Кто-то из коллег издевательски хохотнул. Чувствуя, как кровь приливает к лицу, Чернов неловко сложил руки перед собой. Агата тоже смутилась, заерзала на стуле, недвусмысленно указывая глазами на дверь. Чернов понимающе кивнул. Отчеты подождут до завтра.
Через дорогу от здания МВД в полупустом торговом центре приютилась чахнущая без клиентов кальянная. В тишине пустого зала, на мягких подушках, Агата немного расслабилась. С оценивающим интересом оглядела бывшего одноклассника. Улыбка у нее осталась все та же – теплая, как будто немного печальная. Когда уголки губ ползут вверх, а нижняя губа, напротив, легонько изгибается вниз. Странная улыбка, трогательная, доверчивая и до боли родная.
– Извини, банальность скажу, но ты очень сильно изменился. Такой… серьезный дяденька стал. Мужчина.
– Да прям-таки серьезный…
Чернов старался вести себя раскованно, но уши, проклятые уши, пылали, как два маяка. Сам он особых изменений в себе не видел – все тот же лопоухий, тонкошеий подросток с мышиного цвета глазами и такой же шевелюрой. Разве что от прыщей избавился да сутулиться перестал.
– Слушай, я очень рада, что это оказался ты. – Агата перегнулась через столик. – Я, когда сюда шла, очень сильно боялась. Руны сказали – не бойся, там хороший человек, друг, он поможет, а я все равно боялась…
– Это ты зря, у нас все профессионалы.
– Хороший полицейский и хороший человек – это зачастую разные вещи, Егорка. Я не знаю, какой ты полицейский, но человек ты правда хороший. – Она недоверчиво покачала головой. – Егор Николаевич, подумать только…
Певучий голос протекал сквозь Чернова, вибрировал в коридорах памяти, поднимая ветер. Рассыпанные картинки прошлого закручивались спиралью, мельтешили все быстрее, все путанее. Отвлеченно Егор поймал себя на мысли, что сидел бы вот так и слушал, слушал, слушал… пока нечто темное не царапнуло слух замерзшим расслоившимся ногтем.
– …дело Сазоновой ведешь.
– Ну да, я веду, – встрепенулся Чернов. – А откуда ты…
– В новостях на первом передавали, – отшутилась Агата, вынимая из сумки объемистую красную папку с документами. – На самом деле это не важно. По-настоящему важно
