Соломон Крид. Искупление

выложенными аккуратной линейкой в приграничной канаве. Было ясно, что хотел сказать Папа Тио: «Я все вижу. Или будь верным – или умри. А с тобой умрут все, кто тебе дорог».

Так что Малкэй не стал предупреждать отца. А теперь разбился самолет, отца не найти, все летит к чертям, а Малкэй должен летящее поймать и поставить на место, причем поскорее.

На боковом стекле «чероки» сверкнуло солнце – Хавьер открыл дверь и вылез наружу, спасаясь из превратившегося в пекло салона. Хавьер выглядел разъяренным. Вылез и Карлос, опустив голову и выпучив глаза. Оба заковыляли к номеру. Малкэй в жизни не наблюдал худшей попытки не выглядеть подозрительно. Когда в дверь тяжко заколотили кулаком, Малкэй выбрал из меню «Скайпа» новый номер и приложил к уху телефон.

– Открыто!

В номер вломился Хавьер:

– Что за хрень, оставлять нас в машине, будто пару гребаных кобелей!

Телефон щелкнул, соединяясь.

– Тио? – проговорил Малкэй тихо, но так, чтобы расслышал Хавьер. – Это Малкэй.

Хавьер застыл в дверях настолько внезапно, что ему в спину уткнулся Карлос.

– У нас проблемы с принятием груза, – глядя на Хавьера, продолжал Малкэй. – Самолет так и не показался. Мы ничего не получили. И не встретили вашего сына.

13

Соломон быстро шел по тротуару, держась в тени, чувствуя босыми ступнями теплые вытертые доски. Оглядываться ни к чему: будет слышно, если кто-то пойдет следом.

Пытаясь успокоиться, Соломон несколько раз глубоко вдохнул, и в ноздри вторглись все окрестные городские запахи: пыль, краска, битум, гниение. Все же освобождение из «скорой» – трясущейся, нагоняющей тошноту коробки – помогло обрести равновесие.

Но отчего же Соломон Крид так ненавидит заключение и так жаждет свободы? Может, он сидел в тюрьме, хоть это и не значится в НЦКИ? Не исключено, что его лишили свободы, не заключая в тюрьму.

Церковь сияла, словно освещенная изнутри, возвышаясь над всеми окрестными строениями: ратушей, музеем и величественным особняком, проглядывавшим сквозь ширму из жакаранд. Как и церковь, здание было крыто медью и выглядело столь же старым. Похоже, их построили одновременно. Остальные здания по обе стороны улицы смотрелись вариациями в том же стиле. В сувенирных лавках продавалось одно и то же: плывущая в заполненных жидкостью шарах взвесь золотых и медных хлопьев, карты с надписью угловатыми старомодными буквами: «Утраченное сокровище Кэссиди», футболки с названием города таким же шрифтом, и в каждой витрине – стопки мемуаров Джека Кэссиди.

Соломон вытащил из кармана свой экземпляр и с нетерпением принялся листать, отыскивая то, что могло бы разбудить память. Но, кроме дарственной надписи, нашел лишь единственный подчеркнутый абзац в самом конце:

Я всегда полагал, что в книге содержится указание, способное привести меня к богатству, но к тому времени, как я отыскал его и понял его смысл, стало уже слишком поздно. И потому я решил унести секрет сокровища в могилу.

Секреты, сокровища. Неинтересно. Соломон снова взглянул на дарственную надпись, написанную аккуратным гладким почерком, широким пером. Старомодный, официальный почерк. Соломон его не узнал. Текст книги начинался со слов:

Полагаю, на каждом нашедшем большое сокровище лежит проклятие: остаток жизни беспрерывно рассказывать о том, как же найдено сокровище.

Он читал на ходу, проникаясь судьбой Джека Кэссиди все больше от страницы к странице. Воображение заполнилось лицами и ужасами, встреченными Джеком Кэссиди во время его одиссеи по пустыне. В мемуарах было всего девяносто страниц. Соломон дочитал еще на полпути к церкви. Но зачем Джеймс Коронадо подарил эту книгу? Хотя, возможно, он и не дарил. А вдруг читающий ее сейчас – вовсе не Соломон Крид? Впрочем, он откуда-то знал, что имя настоящее. Оно подходило. Как и пиджак, на котором оно было вышито.

Соломон сунул книгу в карман и снова посмотрел на этикетку с надписью по-французски: «Этот костюм сделан на добрую память мистеру Соломону Криду».

Этот костюм…

Но почему остался лишь пиджак? Где туфли? И черт возьми, откуда умение читать по-французски? И умение читать с такой скоростью по-английски?

– Я Соломон Крид, – проговорил он по-французски.

Речь звучит удобно и уютно, выговор гладкий, густоватый, вязкий – южный диалект, а не северный, парижский.

Южнофранцузский! Откуда это знание? Как можно говорить по-французски, к тому же точно определить выговор, но не помнить, как его выучил, как говорил на нем, когда был во Франции? И был ли там вообще? Насколько же Соломон Крид потерял себя?

Мелкими буквами на краю этикетки значилось: «Fabrique 13, Rue Obscure, Cordes-sur-Ciel, Tarn». Тарн. Озерный край. Юго-западная Франция, страна катаров. Департамент образован в 1790-м, после Великой французской революции. Столица – Альби, родина Тулуз-Лотрека. Там чудесный средневековый собор, он больше, чем церковь, к которой сейчас шел Соломон. Причем построенный из кирпича, а не из камня.

Соломон ударил себя по виску, чтобы унять шум в голове.