– Да, слушай дальше. Доктор заявляет, что он знает гарантированный метод лечения. После него со стопроцентной вероятностью с мигренью будет покончено навсегда. И он действительно знает такой метод! И мигрень на самом деле навсегда исчезнет. Этот метод по-латыни называется декапитацией, а по-русски – обезглавливанием. Очень, кстати, действенный – не только голова, вообще ничего никогда болеть не будет! Так вот, революционеры, по-моему, правы в том, что наша страна больна. И в том, что ее надо лечить, пока не стало поздно, но вот их методы лечения гораздо страшнее самой болезни.
– Так ты считаешь, что Россия действительно больна?
– Да.
Я понимал, что порядочно рискую. Ведь если о нашей беседе узнает отец, его доверие ко мне будет сильно подорвано – и хорошо, если не навсегда. К тому же родитель вполне может разъяриться и законопатить меня служить в ту самую гвардию, чего мне совершенно не хотелось. Но оставлять Николая в уверенности, что вокруг все прекрасно и замечательно, тоже было нельзя. Иначе он так до самого конца за хрустом французской булки ничего не услышит и не поймет.
– Так что же делать? Ты знаешь, как лечить?
– Нет. И никто, по-моему, не знает. Задача слишком сложна для одного человека и для двух тоже. Но начать искать пути можно и вдвоем, чтобы, когда наступит время, у нас было что сказать государю.
– А сейчас, по-твоему, ему говорить нельзя?
Вот подтверди я это брату, и он тут же побежит делиться сомнениями с отцом. В силу чего ему было сказано:
– Почему же? Можно. Но пользы это не принесет никакой, потому как, кроме «ой, ужас, все плохо», мы пока сказать ничего не способны. Зато вред будет – государь, скорее всего, начнет искать нам какое-нибудь занятие, чтобы времени на всякую, с его точки зрения, ерунду не оставалось. И найдет, не сомневайся.
– Так что же, оставить все как есть? Я имею в виду Хусаинова.
– Ты же старший офицер! То есть в числе прочего отвечаешь и за работу с личным составом. Вот и постарайся сам выяснить, что представляет собой этот ефрейтор. Наверное, не помешает привлечь Ермакова, он мужик хоть и не очень образованный, но неглупый.
– А поточнее можешь сказать, что именно я должен узнать?
– М-мм… попробую. Значит, мне кажется, что закономерности развития любой революции таковы. Ее готовят идеалисты, делают фанатики, а пользуются плодами мерзавцы. Время последних еще не пришло, и, значит, твой смутьян может быть либо первым, либо вторым. Вот это и надо выяснить как можно быстрее.
– Откуда ты это взял, про революцию?
– Не помню. То ли слышал где-то краем уха, то ли сам придумал, но это неважно. Главное, что это правда – вспомни, например, историю Франции второй половины восемнадцатого века.
Тут я слегка слукавил. То, что данное изречение было придумано не мной, я помнил прекрасно. А вот кем именно – увы. Великолепная память младенца ушла вместе с детством. И если я не догадался вспомнить что-то из прошлой жизни тогда, то уже не мог это сделать сейчас. Блин, ведь читал же когда-то «Капитал»! И даже конспектировал. А сейчас не могу припомнить ни шиша, кроме того, что некий портной сшил какой-то дурацкий сюртук. А ведь в идеологии революционеров придется как-то разбираться! Или те, что действуют сейчас, еще не марксисты? Но тогда кто они, заразы? Вот ведь гадство, ну кто же мог подумать, что старательно забытые в студенческие времена история партии и научный коммунизм когда-то окажутся востребованными! А теперь еще небось и «Капитал» не достанешь, в библиотеке Гатчинского дворца его точно нет. Озадачить секретарей? Во-первых, не смогут найти, а во-вторых, мигом донесут. Пожалуй, лучше всего, как это ни странно, обратиться к отцу. Мол, враг серьезный, и для успешной борьбы с ним необходимо глубоко изучить его побудительные мотивы. Не прямо завтра, разумеется – попозже. После того, как будет готова вторая часть моего доклада об обеспечении безопасности первых лиц государства.
Первую часть, как и обещал, я предоставил отцу на следующий день после его визита в Приорат, и кое-что из затронутого там было уже реализовано. Например, непосредственно охраняющие императора казаки теперь были вооружены не винтовками, а револьверами, причем специально для них спешно изготовленными на Сестрорецком заводе. Разумеется, это была не оригинальная разработка, а переделка армейского «смит-вессона». Прототипу укоротили ствол и снабдили ударно-спусковым механизмом двойного действия, то есть сделали его самовзводом. Правда, некоторые задавали вроде бы вполне оправданный вопрос – зачем? Ведь после первого же выстрела дым скроет цель, и следующий станет возможным только после того, как дым рассеется. Зачем тут самовзвод? Порох-то в патронах дымный, другого все равно нет.
– Все правильно, но из него тот самый первый выстрел получится произвести быстрее, а ведь иногда счет идет на доли секунды, – отвечал скептикам я. И отец поддержал мое мнение. О том же, что скоро появится и бездымный порох, говорить во всеуслышание не следовало.
Следующим нововведением стало то, что охрана начала проводить регулярные учения. Как правило, роль охраняемого лица исполнял один и тот же подхорунжий – он по габаритам, пожалуй, даже слегка превосходил отца. Остальные по очереди становились то охранниками, то террористами. В револьверы заряжались тренировочные патроны с уменьшенной навеской пороха и резиновыми пулями, а вместо бомб использовали пороховые взрывпакеты, засунутые в картонные коробочки с густой краской. Кого обляпает при взрыве, тот ранен или убит. С моей точки зрения, у охраны уже через месяц начало что-то получаться. Во всяком случае, появилась надежда – если группу Александра Ульянова не удастся взять заранее, как в той истории, то метнуть бомбу в императора исполнителю все равно не дадут. Или, по крайней мере, прикроют его своими телами, если увидят, что обезвреживать бомбиста поздно – такой вариант тоже отрабатывался на тренировках.
На них часто присутствовал генерал-адъютант его величества Петр Александрович Черевин, к которому мы с Николаем, мягко говоря, относились неоднозначно. Дело в том, что это был человек умный, честный, преданный отцу, но, к сожалению, имевший один весьма существенный недостаток. Нет, пьяным до потери человеческого облика его никто никогда не видел, но и трезвым тоже. Такое впечатление, что этот экземпляр родился уже под мухой и твердо решил не выходить из-под нее до самой смерти. И хрен бы с ним,
