вот же она я, перед ней. – Через два часа прибудем.
Я готова была заорать на нее, ударить, пнуть ногой, вопить, что она никого не заберет, ни меня, ни деда, но я сдержалась: очень уж странно она смотрела на меня.
Кейт сунула телефон в карман, долго, внимательно смотрела на меня, словно прикидывала, что сказать, потом передумала, повернулась и ушла.
– Так, старик! – крикнула она деду. – Забираем вас с собой. Судья Креван хочет с вами поговорить.
Но и после того как грохот их машин затих вдали, я оставалась там, где была, вжималась в сырой и кривой прогнивший ствол, пытаясь понять, что это было.
Почему она не схватила меня?
Прошел час с той минуты, как Мэри Мэй уехала и увезла с собой дедулю, словно какого-то злодея. А я все прячусь за деревом, измученная, голодная, замерзшая, напуганная до смерти. От ямы поднимался дым, там, под землей, готовилось угощение, которое, вероятно, никто теперь не будет есть, раз дедушку увезли. Я чувствовала себя страшно виноватой из-за того, что его подставила, и с ужасом думала о том, как с ним обойдутся в замке Хайленд.
А еще меня страшила мысль о его переживаниях. Не думает ли он, что я была там, что он сжег меня заживо? Найти бы способ сообщить ему, что я успела спастись.
Когда стражи уехали, я поначалу не решалась тронуться с места, думала, вдруг это проверка, ловушка, стоит мне выйти из лесу, и меня зацапают. Потом я еще подождала, думая, не придут ли за мной работники, но они не пришли, их уже запер по домам страж Дэн: 11 часов вечера, наступил комендантский час, когда бдительность усиливается и Заклейменным не разрешено появляться за пределами их жилья. Не самый подходящий момент и для меня рыскать в ночи, но хотя бы тьма прикроет меня. Я подумала: возвращаться в дом – самоубийство, хотя там тепло и свет так приветно горит на крыльце.
Может быть, я сумею добраться до соседей. Но могу ли я довериться им? Что дед мне говорил? Первое правило:
Вдруг послышался шум колес. Хлопнула дверца. Еще две. Они вернулись. Какая же я дура! Почему до сих пор не убежала? Дождалась, чтобы они вернулись и схватили меня!
Шаги поблизости. Мужские голоса, незнакомые, а потом тот, который я сразу узнала.
– Вот яма, – говорит Дахи. – Она была тут.
Можно ли доверять Дахи? Или это он и вызвал стражей? Выдал меня, или его заставили помогать очередной команде стражей? Я не знаю уже, кому верить. Мне холодно, мне страшно, мне остается либо выскочить и крикнуть «Помогите» – и тем самым испортить все, лишиться последнего шанса, – либо сидеть тихо. Сидеть тихо. Сидеть тихо.
– Должно быть, она убежала в лес, – другой мужской голос.
Луч фонаря мечется передо мной, освещая лес, кажется, на сотни миль вокруг. Высокие толстые стволы проступают со всех сторон. Даже если я сейчас брошусь бежать и стражи ничего не заметят, я тут же заблужусь.
И хотя я твержу себе «Все пропало», я не сдаюсь: я вижу перед собой лицо Кревана, как он орал на меня в камере Клеймения, требуя, чтобы я покаялась, я вижу распластанную на стеклянной перегородке ладонь Кэррика – он видит, что со мной делают, он обещает мне свою дружбу. Гнев палил меня. Рядом послышались шаги, и я развернулась из скорченного своего положения, вытянула руки, ноги и на раз-два выскочила из дупла, катапультировала в лес, распугав всю живность вокруг, понеслась на отсиженных, несгибающихся ногах.
Тут же рванули за мной и мужчины.
– Вот!
Луч фонаря мечется, отыскивая меня, – я уклоняюсь и сама использую этот свет, он помогает разглядеть дорогу впереди, разминуться с длинными, тонкими сосновыми уголками, я петляю, ныряю, слышу, как настигает погоня.
– Селестина! – сердито шипит голос за спиной, все ближе. Я знай бегу. Ударилась головой о низко растущую ветку, на миг закружилась голова, но некогда останавливаться, приходить в себя. Догоняют, их трое – три луча фонарей мечутся неистово на бегу.
– Селестина! – громче зовет один, но второй цыкает на него.
Почему они боятся шуметь? Голова плывет, кажется, ветка рассекла кожу, знаю одно: бежать, бежать не останавливаясь. Так мама велела. Дедушка сказал, не доверять никому. Папа сказал, слушаться дедушку. Бежать не останавливаясь.
Фонари внезапно отключаются, теперь я бегу в кромешной тьме. Замираю, не слышу ничего, кроме собственного громкого
