Вздохнула. Я тщательно скопировала запись — каждую букву, каждый знак, ничего не пропуская и не меняя. Никогда не известно, что в магических текстах может оказаться самым важным. Но теперь сиятельный совершенно точно будет знать, что я понимаю древний язык.
Еще одна ложь с моей стороны. Еще один повод обвинить во всех грехах. Если Савард, конечно, решит, что так ему легче.
Последний раз оглянулась на своего — нет, уже не своего — мужчину, пошла к двери, но на полпути остановилась.
Надо, наверное, что-то написать… попытаться объяснить, почему так поступаю. Но разве получится в нескольких предложениях выразить все, что думаю и чувствую?
«Мне с тобой хорошо, но я просто умру, если останусь…»
«Мы слишком разные…»
«Такая жизнь не для меня…»
«Прости, но так лучше…»
Как ни поверни, все не то.
Я могла бы сказать правду: «Ухожу, потому что люблю, а любви без свободы не бывает». Но это только для меня очевидная, неоспоримая истина, а Савард, уверена, ничего не поймет.
Кинула быстрый взгляд за окно. Снаружи уже вовсю разгорался рассвет, прогоняя ночную мглу, которая становилась все прозрачнее и прозрачнее.
Время!
У меня совсем не осталось времени. Надо срочно выбирать: оставить хотя бы пару слов или просто уйти. Я все еще колебалась, а рука уже нащупывала в кармане платья карандаш, ноги сами несли к окну, и перед глазами вспыхивали, наливаясь нестерпимо ярким белым огнем, строчки. Как в День выбора.
Через мгновение я уже лихорадочно писала на стекле:
И, поколебавшись, прибавила внизу: «Прощай!»
Местные чудо-карандаши писали на стекле так же легко, как на бумаге. Крупную, четкую надпись было хорошо видно отовсюду, и я не сомневалась, что Савард ее сразу заметит. Удивится, разозлится, что вместо убедительных детальных разъяснений я оставила вот это невнятное нечто. Наверняка сочтет глупостью или спишет на причуды иномирного сознания. Но в глубине души все-таки теплилась надежда.
А вдруг поймет?
Настоятельница поджидала у входа в хранилище. Метнулась ко мне, с беспокойством вгляделась в лицо. Я покаянно опустила голову.
— Простите, немного задержалась.
Женщина осуждающе нахмурилась, но ругать и отчитывать не стала, лишь спросила:
— Дневник владычицы у тебя?
— Да, — подтвердила угрюмо, — сейчас отдам. — Почему-то ужасно не хотелось с ним расставаться, и я тянула до последнего.
Настоятельница даже отшатнулась.
— Книга сама сделала выбор. Забирай. Не бойся, никто, кроме тебя, ее не откроет и не сумеет прочитать. Даже не увидит. Магические рукописи умеют отводить глаза тем, кто недостоин их касаться.
Я торопливо убрала дневник в сумку, и хранительница, коротко предупредив: «Терпи», сжала мои виски прохладными, неожиданно твердыми пальцами.
На меня обрушилась невыносимая смертельная тоска. Навалилась внезапно, петлей захлестывая душу. Свинцовым гнетом
