Муж из дома куда-то сбежал. Дня три она радовалась, а потом труп мужа в овраге нашли. Потом мать кто-то убил. И старого Святополка, который ее в детстве крапивой порол за то, что она у него яблоки воровать пыталась.
И Настаську. И тетю Варвару, которая в гости из города погостить приехала. И Прокофия. В общем, закономерность была простая: если кто хоть раз пакость Ксюхе какую сделал, то он, значит, не жилец. А если еще дышит – то только потому, что очередь не дошла.
И она снова топиться пошла. Только на этот раз она уже удачливая была, к омуту быстро попала. Взяла камень потяжелее и занырнула.
А потом глядь – на берегу сидит, мокрая, а вокруг эти четверо. Мэри, Алевтина, Моисей и Лихо. Баньши, кикимора, лепрекон и леший.
И вышел у них долгий разговор, в результате которого выводов было несколько:
1. Сдохнуть ей не дадут. А коли умрет – оживят и дальше пустят. А если вдруг совсем охамеет, то рук-ног лишат, глазки выколют, язык отрежут, к досточке с колесиками привяжут и по ярмаркам пустят как чудо чудное.
2. Зла ей не желают. Вот прямо так и сказали: ты, мол, Ксюха, через нас теперь удачливая, хоть на столб за сапогами, хоть замуж за генерала – все удастся. Только к попам близко не подходи, а то от их святости вся удачливость одним местом накрывается и в это же место засовывается так, что даже хвостик не торчит.
3. Никого другого им не надо. Они с ней договор заключили, и теперь она за них в ответе. А они – за нее. Все, говорить тут больше не о чем.
4. С родными и друзьями нехорошо вышло, это они признают. Но за семьсот лет под корягой оголодали, вот и накинулись. На будущее без разбора убивать не будут, хотя если кто охамеет – не помилуют.
– Что-то все у вас хамеют, – буркнула тогда Ксюха.
–
– Я тогда в пустыню сбегу!
–
Коли совсем уж честно, подыхать Ксюхе больше не хотелось. А хотелось ей дом, мужика нормального, двор большой с коровами и козами, паровую машину с верхом и на угле, не на дровах, а еще чтобы вокруг народ не мёр каждый день.
В общем, оставила она позади полупустую деревню, пока ею попы заниматься не начали, и двинула в Старгород, осваивать тетушкино наследство.
Теперь нечисть от нее не скрывалась, а крутилась все время рядом. Если кто Ксюху по деньгам обсчитывал, по матушке обкладывал или по пошлости неприкрытой обглядывал, тот сразу получал по заслугам. Кто ногу подворачивал, садясь орлом над выгребной ямой; кто вилку мимо рта проносил и навек глаза лишался; кто в топку паровой машины руку вместе с дровиной сувал и обгорал потом до неузнаваемости.
За четыре дня дороги таких набралось жертв человек десять. Еще одного Моисей загрыз своими мелкими зубками, когда он Ксюху с ног до головы обрызгал, проезжая на телеге мимо на скорости несусветной. Но его девка за жертву даже не считала – уж больно тогда платье долго отстирывать пришлось.
Еще трое получили награду. Жена трактирщика за белье свежее, что в таких местах редкость необычайная, – грудь упругую, а то, по словам Лихо, «четверо детей все высосали». Старик слепенький, который байки травил в регулярной телеге и смешил всех так, что Ксюха даже про все свои неприятности забыла, – острый нюх. Мужик поддатый, сказавший ей, что она красива, как ангел, – по шестому пальцу на каждой ноге, чтобы тверже на земле стоял.
Так и доехали. Всю дорогу нечисть между собой болтала, переругивалась и заигрывала, так что Ксюха в итоге уверилась, что все они имели друг с другом некие близкие отношения и давнюю историю взаимных претензий.
А собрались они вместе следующим образом: семьсот пятьдесят лет назад очередной князь решил покрестить местные земли, чтобы товары с большим барышом покупать да чтобы на врагов и друзей сподручней давить было. И притащил бога единого, злобного и сварливого, конкуренции не терпящего. Да попов притащил – лютых и корыстных. И как начали они вместе нечисть из- под коряг выковыривать да непотребства с ними творить, и за пятьдесят лет практически всех повывели.
И собрались в итоге в самой глухой глуши беглецы с далеких островов Моисей и Мэри, да наши страдальцы – Лихо и Алевтина,
