- Яволь, херр официэр! Фэтцай мир, херр официэр! Эс вёд них виддер фокоммен, херр официэр![24]
- Тот-то же.. кивнул Белых. - Ладно, можешь встать вольно.
Чем хороши бундесы, так это неистребимой тягой к субординации. Стоит обозначить старшинство - и все, нет проблем. Даже языка знать не надо, начальство чует спинным мозгом...
Лет десять назад, он встречался на очередных антитеррористических учениях с немецкими военными. Правда, там объяснялись по-английски.
- Вы что это раздухарились? - осторожно спросил дядя Спиро. Вид у него был ошарашенный. - Никак, не поделили чего?
- Все путем, дядя Спиро, не боись! Правильно меркуешь, сгодится нам этот фраерок[25]. Скажи Никанору - мы его с собой заберем, потолкуем в спокойной обстановке...
III
А я-то кто, если подумать? Он самый и есть
Итак, Корнилов и Нахимов. Первый - элегантный красавец, утонченный аристократ, такому место на балу. Или на сером, в яблоках жеребце перед строем кавалергардов. Корнилов неизменно в парадном сюртуке, треуголке, при шпаге. И холоден как лед, как дамасский клинок, как указ о сибирской ссылке...
Второй - небольшого роста, сутуловат; скуластое, живое лицо, отражающее искреннее участие к собеседнику. Голубые глаза, большие, слегка навыкате, добрые, немного ироничные. Сюртук, знаменитая фуражка, ослепительные лиселя... Мне приходилось читать, что Павел Степанович происходит из кантонистов; не знаю, правда это, или нет, но контраст с Корниловым разителен.
И при том - черта, о которой пишут все до одного историки и биографы. Для Нахимова морская служба - не важнейшее дело жизни, а единственно возможное занятие. Это во всем - в его вопросах, в живом интересе к любой теме, затрагивающей флот, в поразительной осведомленности в военно-морских делах.
Когда речь зашла о моем предложении - собрать по Черному и Азовскому морям пароходы, вплоть по портово-буксирной мелочи, и снарядить из них минную флотилию, - вице-адмирал с ходу вспоминал названия и характеристики любой из посудин, что бегают на угле и дровах, от Измаила до Новороссийска. И первым поддержал этот проект, выстраданный мною в тишине алмазовской каюты.
Хотя - еще бы не поддержать! Мы передаем предкам «Морского быка» - железный пароход британской постройки 1912-го года, с самыми современными по тому времени машинами и механизмами. Для 1854-го - кладезь высоких технологий!
Далее: устраиваем подкрепления палубы под шестидесятивосьмифунтовые пексановские орудия и карронады. Этот, сам по себе, неслабый арсенал, дополняют три противоаэропланные трехдюймовки Лендера и «максим». Из котельного железа и мешков с песком сооружаем противоосколочные траверсы; на уровне ватерлинии, в трюмах «Морского быка оборудуем дополнительные угольные коффердамы.
Таким образом, несчастному «Дениз Бога» предстоит подвергнуться уже третьему «перепрофилированию» всего за четыре года. Сначала из британского карго-шипа в турецкий углевоз; потом из «турка» в русский авиатендер и, по совместительству, плавучую тюрьму, а теперь вот станет вспомогательным крейсером.
Козыри новой боевой единицы - пятнадцатиузловой ход, три мощных прожектора и приличный запас осветительных снарядов и ракет. Ночной морской бой здесь явление редкое, и когда я предложил создать особый отряд для ночных операций, адмиралы задумались. А пока они думали - Зарин выложил на стол примерный расклад по действиям силами сразу двух соединений. Первое строится вокруг «Морского быка»; в него входят пароходофрегаты «Владимир», «Громоносец», и пароход «Бессарабия» с новенькой английской машиной, способной обеспечить одиннадцать узлов. В качестве посыльного судна отряду придается лучший «ходок» Черноморского флота, шестнадцатиузловая «Тамань».
Если хорошенько натаскать команды на ночную стрельбу и маневрирование по указаниям прожекторов «Морского быка» - союзников ждет крайне неприятный сюрприз. Противопоставить этому им нечего, особенно если учесть наличие второго, куда более грозного «дивизиона ночного боя»: «Алмаза» с «Заветным».
Вместо «Морского быка» мы получаем «Херсонес». Адмиралам до слез жаль расставаться с одним из немногих паровых судов
