С думой о сыне Тимир дробил молотком подсушенную бурую и красную руду. Недавно он нашел камни, показывающие в проростях на серебро, и до времени их не трогал. Скоро Атын переступит порог кузни. Тогда-то и вытравит Тимир стойкую рудную скверну из крушеца дымом сильного духом растения. Потечет с воронки горна темно-серый свинцовый блеск, богатый серебром. Кричный молот выбьет из него остатки нечистоты.
Тимир взволнованно вздохнул: недалеко тот миг, когда воскурится священная ветвь под первым изделием мальчишки!
В кузнице любая работа сложна, но ответственнее всего плавильная. Опытные плавильщики, лучшие друзья кузнечного огня, играючи калили сырье. За каждым их легким движением стояли долгие весны изнурительного труда и наследное мастерство. Помощники без остановки гнали воздух в мехи. Поднимались и опускались ноздри-отверстия в мягких мешках, снятых чулком с кобыльего зада. Попеременно набухали и опадали кожаные рукава, вдувая ветер через сопло в глиняную фурму.
Сыновья кузнецов, ровесники Атына, помогали отцам. Не по возрасту были серьезны глаза мальчишек. Не по виду сильны тонкие руки, знающие, как бороть железо. В младенчестве эти ребята открытыми в миры глазами видели струи прозрачного дыхания кузни, что переливаются в мехи, лепетали-разговаривали с суровыми железоклювыми людьми-птицами. Теперь мощь древних ковалей, живущая в кузнечных снастях, отзывалась ликующим гулом крови в пальцах юных умельцев, когда они угощали маслом духов предков.
Сегодня Тимир ощущал себя так, словно кто-то зорко следил за ним. В кузне чувствовался ток необычного напряжения. Словно сам трескучий, шипящий воздух, пропахший можжевеловым дымком и летящими во все стороны искрами коржавины, торжественными волнами парил и реял в ожидании девятого кузнеца рода. Должно быть, дедовские духи готовились принять внука.
Придет время, и Атын лучше всех в Великом лесу станет делать шершавое – гладким, гладкое – острым, острое – мягким, мягкое – крепким. Мальчик непременно пройдет Посвящение трехликого Кудая. Из девяти сплавов выльет девять основных шаманских идолов, выкует девять мечей с Ёлю на остриях и девять священных колокольцев, чей звон долетает до ушей богов…
Приятные думы Тимира прервал дружный хохот. Кузнецы все еще обсуждали обращение Кирика в девицу. Жадно глотнув прохладной воды из ведра, молотобоец Бытык продолжил пропущенный Тимиром разговор:
– Кто не знает поговорки: «Старая жена – угли, молодая – пламя!»
– Если твоя Дяба – угли, то, может, я подсоблю тебе ее поворошить, вдруг да ярче разгорится? – засмеялся кто-то.
По могучей груди Бытыка текла вода, смешанная с потом. Молотобойцу не понравилась шутка. Лицо его скривилось в яростной белозубой усмешке. Пальцы, крепко охватившие рукоять двуручного боевого молота, побелели.
– Попробуй! Если окажется Дяба мне неверна, узнаешь, хорошо ли железу под моим боем, а любовь черноглазой женки вместе отпоем в небо!
Старый коваль Балтысыт, хозяин двух жен, нежно любящий обеих (что нередко было предметом не менее жарких обсуждений), примирительно проворчал:
– Ну-ну, начали смехом, кончили угрозой… Да, вот так, э-э-э. Давайте-ка лучше к работе. Ну да, к работе, э-э-э, вот так.
Невозможно было представать кузню без старого Балтысыта и его усеянной ненужными словечками корявой речи.
Отбив глиняную замазку с нижней двери печного жерла, мастера вынули клещами крицу. Вновь засыпали древесного угля и издробленное сырье в горло горна, охваченное воротником глинобитного сруба. Запахло гарью и железным соком, жидким шлаком с едкими ржавцами. Вновь кузня наполнилась громом навесных ударов. Над раскаленным железом замелькали кувалды боевых молотов, описывая в воздухе темные круги.
До ночи будет петь кузня свою громовую песнь, до ночи будет гореть горн. Пламя и угли, угли и пламя…
Мысли Тимира пошли по другому кругу. Поглядел в сторону своего двора: еще не скоро завершится женская гулянка. Можно успеть наведаться к Хорсуну в заставу. Кажется, тот заикался недавно о новом мече. Надо бы спросить, каким багалык видит новое оружие.
Кузнец помешкал. Не выходила у него из головы дочь багалыка. Приемная дочь. Красивая девушка с черными дугами бровей, со ртом ярким и пухлым, как ягода шиповника на снегу.
Повременив еще немного, Тимир сдался. Плеснул в лицо холодной водой и снял кожаный фартук.
– К Хорсуну я, – сказал работникам. – Скоро вернусь.
Не стал тревожить коня, тут и пешком недалеко. Быстро зашагал вверх по крутой горной тропе, а затем по тихой тропке печально облетающего леса.
Осень-искусница броскими красками расцветила осинник. Убрала позолотой березовую поросль опушек, легкую и голубоватую в комлях. Над красными брусничными полянами, над дымными буклями ягеля, встречь бледным осенним лучам расправили ветви
