– Приготовить глубинные бомбы!
– Четыре торпедных следа! Все мимо!
– Вон еще одна! На этот раз прицел точный, Джемсон! Следите за ней!
Для тех кто стоял на мостике, это были последние минуты перед отправкой в ад. Ричард Джемсон, стиснув зубы, закричал:
– Руль на борт!
Но что толку.
Торпеда приближалась, не разбирая дороги. Она ударит в борт по миделю! Джемсон побледнел и что-то пробормотал себе под нос, схватившись за поручень.
Торпеда так и не попала в эсминец.
Она взорвалась в сотне футов от корпуса корабля. Чертыхаясь, Джемсон рухнул на палубу и замер в ожидании. Встал, шатаясь, на ноги с помощью своего младшего офицера.
– Еще бы чуть-чуть, сэр!
– Что случилось?
– Мы были у них точно на прицеле, сэр. Наверное, торпеда попалась неисправная. Она взорвалась, не дойдя до цели. Ударилась в подтопленное бревно, а может, во что-то другое.
Джемсон стоял, и по его лицу струилась соль.
– Мне показалось, я что-то видел. Перед самым взрывом. Напоминало… бревно. Да. Именно. Бревно.
– Повезло же нам, сэр!
– Да уж. Чертовски повезло!
– Глубинные бомбы к бою!
Сбросили глубинные бомбы. Мгновенья спустя океанскую воду разорвал подводный взрыв. Запузырилось масло и окрасило волны вперемешку с обломками.
– Прищучили подлодку, – сказал кто-то.
– Да. А она чуть не прищучила нас!
Эсминец бежал по волновым каналам, подгоняемый ветром под темнеющими небесами.
– Полный вперед!
Пока конвой шел в сумерках, океан мирно спал. В густо-зеленой тишине пучины ничто не шевелилось, разве что какие-то создания, которых можно было принять за косяк серебристых рыбок в глубине, под тем самым местом, которое миновал конвой. Бледные создания дергались, отсвечивая белизной, и таинственно, безмолвно уплывали в зеленую немоту подводных долин…
Океан снова погрузился в сон.
Проныра
Транспорт был загружен и готовился к отплытию в полночь. По трапу шаркали ноги. Отовсюду раздавалось пение. Многие молча прощались с Нью-Йоркской гаванью. При свете погрузочных огней поблескивали знаки различия.
Джонни Квайру не было боязно. Его руки в хаки дрожали от состояния взвинченности и неопределенности, а не от страха. Он держался за перила и думал. Погруженный в раздумья, он словно замкнулся между светлыми створками раковины и отгородился от корабельного шума и гомона солдат. Он думал о днях минувших.
Всего несколько лет назад…
Дни проходили в зеленом парке, у ручья, под тенистыми дубами и вязами, на скамейках с посеревшими сиденьями и пестрыми цветами. Отроки, и он в том числе, скатывались с крутых склонов мальчишечьей лавиной, кубарем, с гиканьем и гоготом.
Иногда они обстругивали куски дерева, прилаживали к ним бельевые прищепки вместо спусковых механизмов для натягивания резиновых колец, служивших боеприпасами, и пуляли ими сквозь летний воздух. А бывало, они вооружались пистолетами, которые стреляли пистонами, и, целясь, бабахали из них друг в друга. Но пистоны большинству были не по карману, и приходилось наводить грошовые револьверчики и вопить:
– Бах! Ты убит!
– Бах-бах! Попал!
Но все было не так уж просто. Вспыхивали споры – быстрые жаркие, короткие – и через минуту гасли.
– Бах! В точку!
– Еще чего! Промахнулся на милю. Бум! А я попал!
