– Сафия, как ты себя чувствуешь?
– Хорошо. Когда производили вскрытие, меня в лаборатории не было. Как только увидела это странное свечение, я велела герметично запечатать останки Гарольда и взятые образцы.
– А в Лондоне?
Она помрачнела.
– Мы приняли меры предосторожности, но, увы, допустили кое-какие промахи, поскольку тогда еще не осознали масштаба угрозы. Таможенники в Хитроу сообщили, что печать на контейнере с останками была повреждена – то ли еще в Каире, то ли в перелете.
Внутри у Пейнтера все сжалось. И Хитроу, и аэропорт Каира представляли собой крупные пересадочные узлы. Оттуда болезнь могла распространиться куда угодно и вызвать мировую пандемию.
Судя по страху в глазах Сафии, она опасалась того же.
– У двух наших лаборантов, отвечавших за хранение тела Гарольда, возникли ранние симптомы. Лаборантов изолировали. Всех, с кем они контактировали, – тоже. Вдобавок медицинские учреждения в Лондоне и Каире опрашивают работников багажной службы и персонал аэропортов на предмет любых признаков болезни. Жду результатов опроса. Правда, из-за бюрократической волокиты я, наверное, узна?ю обо всем последней.
– Попробую выяснить новости по своим каналам.
В голове уже зрел план действий. Недавно Пейнтер читал отчет об оценке рисков, составленный Массачусетским технологическим институтом. Там говорилось о роли аэропортов в распространении болезней. В качестве страшного примера отчет приводил пандемию гриппа H1N1, которая в две тысячи девятом году унесла триста тысяч жизней.
– Я… я была недостаточно осторожна. – Сафия нахмурилась.
– Ты сделала что смогла, – поспешил успокоить ее Пейнтер. – Да и вообще, если б ты не отдала предусмотрительное распоряжение немедленно все опечатать, зараженных могло бы быть гораздо больше.
Она едва заметно покачала головой, словно отвергая его поддержку.
– Тогда я действовала лишь по наитию… Но потом события начали развиваться, и у меня вдруг возникло подозрение,
Подозрениям Сафии Пейнтер научился доверять давно. Они бывали потрясающе точными.
– Зачем же?
– Чтобы защитить содержимое его головы. Думаю, мумификация должна была превратить Гарольда в контейнер для того неизвестного вещества. Сохранить тело, особенно после смерти. Сделать из него нетленный сосуд для того, что в нем спрятано.
Пейнтер вдруг кое-что вспомнил.
– Ты говорила, что переживаешь по
Сафия взглянула на него.
– Полагаю, подобное уже случалось.
Сафия дала Пейнтеру время осмыслить услышанное, затем продолжила:
– Узнав о возвращении Гарольда, я подняла все его записи и работы, даже рукописные дневники, которые хранились в музее. Я хотела отыскать в них какую-нибудь подсказку, объяснение. Почему Гарольд исчез, а потом внезапно всплыл? Вдруг мы раньше что- нибудь пропустили?
– Отыскала?
– Возможно… Теперь, задним числом, мне это кажется важным.
– Что именно?
– Для начала поясню тебе кое-что о Гарольде. Он был фигурой колоссальной – и для нашего музея, и для академических кругов в целом. Как археолог, Гарольд обожал оспаривать догмы, особенно в египтологии. Он вызывал ненависть и восхищение в равной степени – за свои сумасбродные гипотезы, за горячность, с которой их отстаивал. Всегда с готовностью выслушивал противоположное мнение, но разбивал в пух и прах любого коллегу, которого подозревал в косности.
Сафия вспомнила эти ожесточенные дебаты, и на губах ее заиграла улыбка. С Гарольдом мало кто мог дискутировать на равных. Разве что его сын, Рори, – вот он смело скрещивал с отцом шпаги. Взгляды Гарольда и Рори часто не совпадали, и они пикировались
