через ограду ШНыра.
Яра с завистью проводила его взглядом. Сама она вернуться в ШНыр не могла даже для того, чтобы просто собрать вещи или сказать Гульденьку «Прощай!». По ее плечу и по пальцам руки ползала золотая пчела, точно утешая ее и говоря: не бойся, я с тобой!
Ломая кусты, Ул промчался по парку мимо Зеленого Лабиринта и через открытое окно вкатился в столовую, что-то там опрокинув. Кухонная Надя и Гоша, распахнув рты, смотрели на него. Ул вскочил на ноги и, отряхнув с себя муку, помчался к лестнице. Ядром проносясь по второму этажу, он, даже не заметив этого, снес Насту, пробиравшуюся вдоль стенки на костылях. Ее правая нога находилась в гипсе почти до бедра. На левой же была сложная система из наколенника, фиксаторов и поддерживающих зажимов. Все эти дни Наста провела в больнице у Лехура, но сегодня, недолежав, сбежала, намереваясь добаливать в ШНыре.
Лехур не пытался насильно ее задерживать, зная, что иначе Наста выпрыгнет из окна, что будет для результатов лечения только хуже. Лишь поинтересовался, чуть тронув ногтем висок, точно что-то там ремонтировал:
– Ку-ку не ко-ко? Хочешь, чтобы одна нога короче другой была?
– В седле не видно, а на остальное плевать! Еще откуда-нибудь свалюсь и шрам себе добавлю через всю рожу, – усмехнувшись, ответила Наста. Она и так давно считала себя бэушной и теперь будто мстила себе за что-то. Словно говорила себе: если я не могу быть самой красивой, пусть буду самой уродливой. И вообще все пропало, хуже быть не может, а раз так – чего бояться?
Вокруг Насты как мама-курочка носился Рузя и скорее мешал ей, чем помогал. Впрочем, когда Ул сбил Насту с ног, Рузя впервые в жизни ухитрился оказаться в нужное время в нужном месте и поймал ее.
– Я держу тебя! Держу! – закричал он тоненьким голоском.
– Можешь отпускать! – морщась от боли, разрешила Наста. Но Рузя не отпускал, а продолжал истерично кричать: «Я держу тебя! Держу!»
Когда же он разжал руки, Наста увидела, что у Рузи разбит нос. Попутно она ощутила, что у нее ноет затылок, и вспомнила, что, падая, врезалась затылком Рузе в лицо.
– Это я тебя так? – спросила она.
– Ерунда! – отмахнулся Рузя. – Главное, что ты не грохнулась!
Наста перехватила костыли и на более-менее уцелевшей ноге отпрыгнула чуть назад. Посмотрела на кругленького героического Рузю – и, можно сказать, впервые его увидела. До этого он был… ну, парень… за которым нужно было вечно ходить с тряпкой и подтирать за ним сопли… ну, не исключено, что в нее влюбленный… ну, в общем, еще никто. С этой же минуты Рузя остался еще, в принципе,
Тем временем Ул прогромыхал по железным ступеням на чердак. Афанасий, Родион и Макс сидели на корточках вокруг широкой доски, поставленной на четыре кирпича, и играли в домино. Играли неумело, даже и правил толком не зная. Коробочку с костяшками Родион позавчера случайно обнаружил в тайнике, в боковой пустоте балки. Это был привет от старших шныров прежних времен. На деревянном днище коробки даже сохранился штамп: «Фабрика культурных игр. 1950 г. Смена № 1».
Штамп этот развеселил Афанасия, приунывшего после истории с отправленным ведьмарям вызовом. Он долго рассуждал, что если существовала «фабрика культурных игр», то, по идее, должна была существовать и «фабрика бескультурных игр» – и какие игры, в таком случае, там производились? Тяжелые предметы для «догони меня кирпич»? Или пачкучие мячики для игры в сифака?
Когда Ул ворвался на чердак, Макс как раз размахнулся костяшкой домино, собираясь звучно грохнуть ею о доску.
– Ры-ры-ры… – краснея от усилия, выговаривал он.
– Не говори «рыба»! Говори «селедка»! – сочувственно подсказал Афанасий. – Ул, подсаживайся! Нам как раз одного не хватает!
Ул, не отвечая, прошел к своему гамаку. Достал свой любимый двуствольный шнеппер, подышал на стволы, обтер рукавом пятнышко смазки и решительно сунул его Родиону.
– Владей! – сказал он.
Родион удивленно застыл с его шнеппером в руках, наблюдая, как Ул вытаскивает из-под гамака деревянный ящик, в котором начально угадывается походный этюдник живописца. Правда, внутри хранились не кисти и не масло, а различные горные породы, земля, трава и растения с
Осторожно подняв этюдник, Ул вручил его Максу:
