короткой, аккуратно постриженной бороде мелькали тёмные пряди, как свидетельство ещё не до конца угасшей зрелости.
– Что, старый? – осведомился он с усмешкой, заметив взгляды, которыми обменялись люди.
– Ну… ничего, дедушка, мы же не пешком пойдём, – сказала Ефремова.
– А хоть бы и пешком, – сказал Найдим. – Ты, девица, может, думаешь, что меня обгонишь своими ногами?
– Э…
– Даже не пробуйте, – заверила Гория. – Обгонит. Он.
– Ну-ну, – сказал Дитц скептически.
– А ты не «нукай». – Дед задиристо выпрямил и так довольно ровную спину. – Не запряг.
Дитц опешил. Велга и остальные русские засмеялись. Найдим воинственно подбоченился.
Ему объяснили, что похожая поговорка есть и у людей. Хоть и не у всех. Потому что немцы, как выяснилось тут же, говорят лошади «хю!», когда хотят, чтобы та тронулась с места.
– Чудеса, – удивился старик-проводник. – Получается, похожи мы больше, чем просто две руки, две ноги, одна голова. А?
С ним охотно согласились.
– Не сомневайтесь, – заверил Найдим, сразу как-то подобрев. – Доведу в самом лучшем виде. Я по этой дороге столько раз ходил-ездил, что уже и со счёта давно сбился.
Пока возились с приготовлениями, наступил вечер. Вернулись охотники с добычей и рыбаки с уловом. Гория организовала на открытом воздухе (вечер выдался тёплый, тихий) праздничный совместный ужин, на который позвали наиболее влиятельных горожан, выставила вино из своих личных запасов. Дитц и Велга настояли на том, чтобы заплатить за дичь и рыбу имеющимся у Отряда золотом (нам оно совершенно не нужно, а вам в будущем может пригодиться). Получилось очень душевно. А также сытно, вкусно и даже в меру пьяно. Нашлось и несколько сигарет, извлечённых из последних заначек.
– Эх, всему конец приходит, – вздохнул Майер, дотягивая окурок до фильтра. Уже все хозяева разошлись спать, над морем, серебря волны, взошла местная луна – Вульна. – Теперь неизвестно, когда покурить придётся. Ненавижу воевать без курева.
– Бросай, – посоветовала фея Нэла. – Больше свободы.
– И зачем она мне, без табака, свобода эта? – осведомился Руди. – Нет уж. Я лучше Пирамиду поскорее назад отвоюю.
– Кстати, о Пирамиде, – сказала Оля Ефремова. – Я тут подумала внезапно… – Она замолчала.
– Что? – спросил Велга.
– Нет, ерунда, – покачала головой она. – Глупая мысль.
– И всё-таки?
– Ладно. Подумала, что поблизости могут быть и какие-то другие каналы Внезеркалья.
– И тогда необязательно тащиться в Брашен? – догадался Дитц.
– Что-то в этом роде.
– Но потом ты быстро поняла, что поиски такого канала могут отнять гораздо больше времени, чем дорога к Брашену, – сказал Борисов. – И даже наверняка отнимут.
– И даже если мы его найдём, то вероятность, что он ведёт в Пирамиду, как Брашенский канал, очень мала, – добавила Нэла.
– Исчезающе мала, я бы сказал, – закончил Велга.
– Какие все умные, – вздохнула Оля.
– Я – глупый, – заявил Свем Одиночка. Он лежал на спине и смотрел в ночное небо.
– Почему это ты глупый? – с подозрением осведомилась Оля.
– Потому что пока вы ведёте умные разговоры, я слежу во-он за той звездой, – первобытный охотник ткнул пальцем в небо. – Пусть мне никогда больше не отведать тушёного блогга, если она не движется. И, кажется, увеличивается в размерах.
Глава девятая
Первая любовь. С чем сравнить её? И надо ли сравнивать? Тот, кто испытал всю бешеную всеохватную силу первой любови, не забудет это чувство до самой смерти. А тем, кому не повезло, не помогут никакие сравнения. Не верьте тому, кто говорит, что юный влюблённый (каждый влюблённый юн, вне зависимости от своего физического возраста) поначалу не знает, что с ним происходит и только после долгих размышлений и наблюдений за своим состоянием приходит к выводу, что он влюбился. Знает. С первой минуты. Только боится это осознать и признаться самому себе в очевидном факте. Потому что первая любовь – это очень страшно. А вдруг она (он) тебя не любит? И не полюбит никогда? Ужасней этого не может быть ничего. Недаром среди тех, кто влюблён первый раз безответно, так часты попытки – иногда, увы, удавшиеся – самоубийства.
