l:href="#n17">[17] и купол Визиток[18], их много откуда видно. Идемте, покажу.
Нелли поднялась и пошла за ней – но не обратно на улицу, а в глубь двора, где громоздились строительные заборы.
– Ничего-ничего, – бормотала себе под нос Свете, – теперь мы тут отлично пройдем. Пройдем-пройдем, никуда не денемся, все будет хорошо.
– Почему «будет»? – улыбнулась Нелли. – По-моему, все уже хорошо. Вот прямо сейчас.
– Да, конечно, – рассеянно согласилась ее спутница. – Осторожно, пожалуйста, здесь доска выпирает, можно кофту порвать. А сейчас будут ступеньки. Лучше давайте руку, а то все-таки очень темно.
Рука Свете оказалась неожиданно холодной, как будто только что с мороза вошла. И очень сильной, сразу ясно, что на нее можно опереться по-настоящему, а не только для вида, если что, действительно удержит, не даст упасть. А выглядит таким нежным и хрупким созданием! Удивительно все-таки, как одно-единственное прикосновение может изменить впечатление о человеке.
Спустившись на несколько ступенек, Нелли вдруг поняла, что мельтешившие впереди разноцветные рождественские фонарики украшали не строительные щиты, а фасад маленького одноэтажного флигеля, окна которого сияли тусклым, но теплым оранжевым светом. Из-за приоткрытой двери доносилось бодрое бренчание расстроенного пианино, негромкие голоса и умопомрачительные запахи – сразу ясно, откуда был родом лучший горячий бутерброд ее жизни, только что съеденный до последней крошки и оставивший неизгладимый след в ее памяти, навсегда.
Свете улыбнулась смущенно и одновременно торжествующе.
– Видите, Тонино кафе все-таки открыто, – сказала она. – Плевать он хотел на эту дурацкую стройку! И мы с вами отлично прошли. Зря я сомневалась. Хотите зайти? С едой у него в это время уже не очень, но, если что, еще пара бутербродов точно найдется. Зато напитки на месте. Кофе, чай, коньяк, пиво, ром, лимонад, текила и все остальное – что еще положено пить в барах? Я, честно говоря, совершенно не разбираюсь в человеческом пьянстве, но мне и не обязательно. Я же там не работаю, а только в гости хожу.
– Совершенно не разбираюсь в человеческом пьянстве! – восхищенно повторила Нелли. – Спасибо, это лучшая в мире формулировка. Теперь я знаю, что надо говорить в таких случаях вместо всем надоевшего: «Я за рулем».
– Так вы зайдете? – просияла Свете.
– Да я сейчас ради чашки горячего кофе в ад спущусь и черту на рога усядусь! – искренне сказала Нелли.
Как в воду глядела.
Ад, не ад, но пламени в этом заведения и правда оказалось в избытке. Огонь рассудительно тлел в дровяной печи, деловито потрескивал в маленьком камине, легкомысленно подмигивал гостье с расставленных всюду свечей и многозначительно мерцал за стеклами керосиновых ламп. Сполохи плясали на стенах маленького кафе и чрезвычайно выгодным образом подсвечивали лица немногочисленных посетителей, придавая им дополнительную вдумчивую глубину. Говорили здесь, навскидку, как минимум на четырех языках – и это притом, что Нелли насчитала всего девять человек: нарядная старуха с изумительными фиалковыми глазами в пол-лица; стриженная под мальчишку белокурая женщина и высокий улыбчивый мужчина рядом с ней; пижон в вызывающе белоснежном летнем пальто; бойкая смуглая девица, ухитрившаяся напялить на себя чуть ли не всю новую коллекцию Desigual разом, и сопровождающий ее элегантный блондин в подчеркнуто строгом костюме; коренастый дядька в клетчатой рубахе, удобно расположившийся в огромном кресле; влюбленная пара на дальнем подоконнике, оба рыжие, как лисята, но из разных пометов, медный он, медовая она. Ай да, еще пианист – не то белокурый, не то совершенно седой, непонятно, следует ли считать его посетителем; ладно, посчитаем, пусть будет десятым, тогда с нами как раз дюжина, хорошее число. И все остальное здесь тоже хорошее, особенно все остальные, не люди, а воплощенная мечта начинающего идеалиста. Примерно так и я представляла себе завсегдатаев питейных заведений в детстве, прочитав в очередной книжке, что главный герой отправился в бар. И еще понятия не имела, что на самом деле регулярное пьянство по ночам не так уж красит людей. И умней их, увы, не делает. Но этим оно, похоже, и правда на пользу. Такие милые, всех бы обняла.
– Это мой добрый друг, ее зовут Нелли, она нас с Леди сюда привезла, а по дороге придумала для нее имя! – звонко сказала Свете.
Нелли почувствовала себя неловко, внезапно оказавшись в центре внимания, однако никто на нее особо не пялился, собравшиеся вежливо покивали и вернулись к своим делам, в смысле стаканам и разговорам. Пианист приветственно взмахнул рукой и продолжил играть что-то сладко знакомое и одновременно мучительно неопознаваемое, в точности как давешние пряности в бутерброде; ладно, может вспомнится потом.
– И она была готова спуститься в ад ради чашки кофе, – заключила Свете.
Эта фраза предназначалась бармену или бариста – в общем, единственному человеку по ту сторону стойки, с пиратской серьгой
