– Хорошо, пока мы тебя оставим. Надо посовещаться, решить, что с тобой делать. Не вздумай пытаться бежать. Мы следим за каждым твоим шагом!
С этими словами он повернулся и, не обращая больше никакого внимания на растерянного Сен-Жермена, направился к выходу.
За ним двинулись товарищи. Они спустились в гостиную, где царил сон. Углов махнул рукой, зовя друзей за собой. Они накинули полушубки и вышли во двор.
Пока оперативники беседовали с Сен-Жерменом, метель кончилась. На небе высыпали звезды.
Отойдя немного от гостиницы, чтобы их не было слышно, Углов сказал:
– Ну и что, друзья-следопыты, мы теперь будем делать?
– Как что делать? – ответил Дружинин. – Мне кажется, вопрос совершенно ясен. Надо возвращаться в Россию и искать убийцу там. Долгорукова мы уже проверили, но ведь сколько кандидатур еще остается! Голицыны, Апраксин, Головкин, барон Шафиров, Евдокия Лопухина.
– А еще этот церковник, – подхватил Ваня. – Я уверен, это кто-то из учителей раскола. Мне как раз тут верный след видится. Ведь раскольники ненавидели Петра, считали его Антихристом!
– Что ж, согласен, – сказал Углов. – В Европе нам больше делать нечего. Все, что могли, мы здесь узнали. А убийца все-таки наш, отечественный.
Глава 20
1725 год приближался к финалу. Был уже конец ноября, когда видавшая виды карета с тремя пассажирами въехала на постоялый двор в Полоцке, расположенный на территории Речи Посполитой, недалеко от границы с Российской империей. Гости отправились к хозяину заведения, чтобы узнать у него об условиях дальнейшего путешествия.
Он сказал им, что в России, до самого Санкт-Петербурга, уже установился санный путь. В карете они проехать не смогут, и надо бы от нее избавиться.
Углов с Ваней оставили Дружинина торговаться с хозяином, который хотел приобрести карету вовсе за бесценок, и прошли в общий зал, где заказали обед. Пока половой, молчаливый литовец, расставлял на столе закуски, оперативники разговорились о дальнейших действиях.
– Ну вот, если ничто не помешает, через пару дней прибудем в славный град Петров, – сказал Углов. – Где селиться будем, как думаешь?
– А что, на старом месте, у Меншикова, разве не получится? – спросил Ваня. – Мне там понравилось. Нева рядом, парк. Было где с мольбертом посидеть. Да и картины мои там остались, одна начатая и две законченные.
– Картины твои мы вряд ли сможем вернуть, – отвечал ему Углов. – В лучшем случае они теперь украшают стены дворца светлейшего князя Александра Даниловича, в худшем – пущены на дрова. Вернуться в прежние апартаменты во флигеле нам будет затруднительно по той причине, что это ведь секретарь Меншикова нас тогда едва в каземат не укатал. Забыл разве?
– Да, признаться, как-то я об этом запамятовал, – проговорил Ваня. – А точно это он?
– Так мне сам граф Петр Андреевич Толстой об этом сказал, – объяснил Углов. – Так он и заявил. Дескать, это поручик Сараев на тебя донос написал. Я тебе тогда же об этом говорил. Как же мы снова туда пойдем? Заявимся и скажем: «Здравствуйте, господин поручик, рады вас видеть! Вот, будем снова у вас жить, можете на нас еще один донос написать!» А если серьезно – надо понимать, что светлейший князь Меншиков мной недоволен. Прежде всего тем, что я не сделал подкоп под его врага Долгорукова. Потому он и дал поручение своему секретарю написать на нас донос. Нет, к светлейшему нам соваться никак нельзя.
– А где же тогда жить? – спросил Ваня. – Опять на постоялый двор? Помнишь, какая там грязь была? Пока мы по Европе ездили, я от такого безобразия отвык.
– Надо будет, придется и к грязи снова привыкнуть, – отвечал Углов. – А может, что-то еще придумаем.
Тут их беседу прервал Дружинин, закончивший свои переговоры с хозяином. Одновременно появился половой, который нес запеченное мясо. Оперативники принялись за еду.
– Хорошо, что удалось получить с этого жлоба хотя бы шесть рублей с полтиной, – сообщил Дружинин. – На эти деньги можно будет первое время пожить в Питере. Слава богу, хоть это сумел выдрать, а то у меня карман совсем опустел.
