И снова что-то будто толкнуло меня изнутри.
– Нет, так не пойдёт, – я улыбнулся. – Я хочу сейчас, это правда. Но тоже потерплю.
– Спасибо, Антоша… – она слабо улыбнулась.
* * * – …На всю лимиту колбасы не напасёшься!
Скандальный голос низенькой косолапой бабёнки перекрывал слитный гул, обычный для мест скопления аборигенов. Но самое скверное – очередь, толпившаяся у прилавка, была в общем и целом с ней солидарна, хотя и не выражала эмоции вслух. Вейла поморщилась, нащупав за пазухой, отключила телепатор. Хватит на сегодня. Ничего нового, право… Светлое небо, сколько же порой в душах иннурийцев грязи! Ну вот, спрашивается, какое дело этой бабёнке до приезжих, закупающих в столичных магазинах эту самую колбасу? В конце концов это же несправедливо – свезти всё в один город, вместо того чтобы распределить по местам проживания населения…
– Вам? – молоденькая, но уже наглая продавщица смотрела профессионально свысока.
– «Пошехонского» два килограмма, пожалуйста…
– Не положено! Девушка, вы читать умеете? – деваха ткнула пальцем через плечо – за её спиной на стене красовалась расписанная цветными фломастерами афиша, озаглавленная: «Норма отпуска отдельных видов продуктов в одни руки».
– Мне некогда читать вашу стенгазету, – мило улыбнулась иномейка. – Давайте сколько не жалко.
– Один кило!
– Давайте.
Сыру, естественно, в кусочке оказалось не «один кило», а где-то граммов девятьсот – не зря же под гиревой чашкой у девахи имелся магнит. Однако Вейла и ухом не повела. Привлекать к себе внимание абсолютно никчемным скандалом в общественном месте – право, за такое шеф-наставник отправит домой без всякого сожаления и будет прав.
– Большое спасибо!
Авоська с провизией весомо оттягивала руку. Шагая по улице, иномейка размышляла. Да, этому не обучат ни на каких курсах. И ведь так тут живёт большинство населения. И это ещё в столице, главном городе громадной страны, раскинувшейся на шестую часть суши. С восьми до пяти – работа, и притом часто работа нелюбимая. Работа не для того, чтобы сделать что-то полезное, не потому, что этого просит душа – просто за раскрашенные бумажки. Потом бег по магазинам, чтобы принести в дом еду и самые простенькие предметы быта. Очереди, очереди… бррр! Но самое скверное – это транспорт. Никакие курсы не дадут этого ощущения, когда вокруг спёртая, воняющая потом толпа… это можно прочувствовать лишь на собственном опыте. А ведь раньше тут было ещё хуже. Мама рассказывала – когда её только внедрили, женщины стирали свои тряпки руками в корытах с мыльной водой. Естественно, иномейка восстала против такого изощрённого издевательства и все без исключения вещи сдавала в прачечную, накапливая здоровенный узел тряпья. А когда пришлось поработать на космодроме, где и прачечной-то поначалу не было, всё лето элементарно ходила без белья, меняя платья раз в неделю, чем заслужила славу «модницы»… В холодный же сезон, когда без белья ходить стало невозможно, просто выбрасывала поношенные тряпки. Шеф, узнав, что его сотрудница извела за зиму два больших чемодана дефицитных тряпок, пришёл в ужас и попытался вразумить девушку, но встретил жёсткий отпор – он может отправить её назад на Иноме, но заставить иномейку стирать тряпки руками не в его власти. Пусть решает. В итоге по возвращении в Москву Иллеа ждал сюрприз – в ванной красовалась новенькая стиральная машина «Сибирь-3» с центрифугой для отжима…
Девушка грустно усмехнулась. Маме с отцом что… повезло им. А вот мамин шеф, тому довелось застать тут войну. В огромном городе, окружённом со всех сторон врагами, их тогда было всего двое иномейских наблюдателей – мамин будущий шеф и его сестра, а по легенде, совсем посторонняя девушка. Тогда впервые был нарушен пункт инструкции насчёт питания агентов только местными продуктами. Но что было делать, если ничего съедобного в блокадном Ленинграде не осталось? Ореховые лепёшки, очень вкусные и питательные, хранящиеся долго даже в жару, спасли от голодной смерти… но только от голодной. Его сестру убил снаряд – металлическая болванка, начинённая взрывчатым веществом. И он остался один. Один в гигантском городе, больше напоминающем склеп.
Двери лифта с лязгом разошлись, приглашая в нутро ящика, приспособленного для подъёма-опускания людей. Ткнув нужную кнопку, Вейла принялась рассматривать рисунки, щедро украшавшие стены лифтовой кабинки. Ага… вот новенький шедевр… И не говорите, что наскальная живопись – архаизм, искусство давным-давно ушедшей эпохи, когда предки обитали в
