Папа жил в том мире. Тот мир и был его домом.
И как может прийти в голову доверять Андерсу? Кто он такой, если на то пошло? В конце концов, он мог быть и серийным убийцей. Может, он просто заманивает нас на «Гранит-стрит». Может, он там прячет жертвы? Под платформой.
Может, папа его жертва. А потом Майлс Ракман. Следующие мы.
Хитер была уже у турникета и стояла в толчее, дожидаясь меня.
— Где жетоны? — спросила она.
— Хитер, не нравится мне все это, — говорю я. — А что, если все подстроено? Что, если Андерс…
— Да ты мне отдай один! — воскликнула Хитер. — У тебя одна беда, Дэвид, ты чересчур сомневаешься!
Я сунул руку в карман и выудил один жетон.
Но он же не того размера. Я же вижу. Слишком маленький и слишком легкий.
Я сунул его в щель. Он проскочил внутрь. Я толкнул железную перекладину. Ни с места. Звякнув, жетон вывалился в гнездо возврата. Не прошел.
Можно вернуть его?
У нас есть еще кое-какие способы.
Я сплю и во сне вижу, как подъезжаю к «Грин-лайн». Спокойно. После приключения с Хитер на турникете сегодня днем я стал умнее. И сейчас я знаю, что видение папы — это только видение. И оно вполне объяснимо с точки зрения разума.
Оно вызвано силой желания. Много месяцев назад я, должно быть, слышал, как папа говорил об этой станции. Я мог слышать, как он говорил маме о воображаемом «доме». Я, наверно, сознательно даже не помнил об этом, но слово осело где-то в подсознании. А много месяцев спустя, когда папа исчез и я был сам не свой от расстройства, этот образ всплыл из глубин памяти. Что касается голубой визитной карточки, то она могла валяться там невесть с каких пор. Безумный Андерс мог выбросить ее там. Мне она, вероятно, тысячу раз попадалась на глаза, и я не обращал на нее никакого внимания, а тут она тоже вошла в мои фантазии.
Все проще простого. В колледже мне надо будет выбрать психологию как профилирующий предмет.
И вот во сне, уткнувшись в газету, я даже не поднимаю головы, когда поезд подъезжает к станции «Гранит- стрит».
Даже когда он начинает тормозить, я не обращаю внимания.
И только когда показываются огни, я выглядываю в окно.
А там папа. Стоит и ждет меня за дверью. Стоит и улыбается. И вид у него совершенно здоровый.
Дверь открывается. Никто не двигается и не замечает этого, как и тогда.
— Идем, — машет мне рукой папа. — Не сомневайся.
Я пытаюсь встать, но не могу. Руки и ноги у меня оцепенели.
Я открываю рот, чтобы сказать что-то, но ничего, кроме мычания, не вырывается.
И папа начинает таять.
— Я приду за тобой, — говорит он.
— П… п… — Ни звука. Рот у меня словно на замке.
— Алан… АЛАН! — Это мамин голос. Она тоже в вагоне!
Я поворачиваюсь к ней. Я хочу, чтоб она не дала папе исчезнуть. Я готов просить ее, но…
— А-ЛА-А-А-А-АН!
Я открываю глаза. Это мамин голос. Он звал папу. Из ее спальни.
