— А потом сдуешь с них пыль, внимательно осмотришь и аккуратно поставишь обратно.
— О, я осмотрю внимательно! И правым глазом, и левым! Придирчивым взглядом художника!
Я хмыкнул.
— Можешь еще в поляризованном свете. Фильтры вон в той коробке.
Он просиял, и некоторое время мы работали, если можно так назвать наше занятие. Потом Джефф вздохнул и высказал наболевшее:
— Нехорошо убивать женщин…
С этим тезисом я не спорил, но уже знал, чем он закончит фразу.
— …но как иногда хочется!
На это я ничего не ответил, а Джефф, помолчав, продолжил:
— Кто-то здорово ошибся, назначив ее руководителем.
— Допустим, — сказал я. — Но что мы теперь можем сделать?
— Поговорить, — предложил он. — Поставить… как это у вас говорят?.. вопрос ребром.
Именно ребром, подумал я. Гендерные вопросы — они всегда ребром, если вспомнить, из какого материала была сделана Ева. Но вслух сказал иное:
— Ага. И тогда по возвращении домой она напишет нам такие характеристики, что с ними нам останется только красить заборы. В присутствии инструктора. Хотя… она и так их напишет.
Об этом Джефф и сам догадывался. Наверное, он затеял этот разговор лишь для того, чтобы я первый предложил то, о чем он не решается сказать.
Ага, держи карман! Будь наш командир мужиком, я не отказался бы поговорить с ним круто. Возможно, мы втроем устроили бы саботаж и тихий бунт. Или шумный. Женщина — другое дело. Даже для Джеффа, хоть он и американец из незалежного Висконсина с остатками мозговых вывихов гражданина бывших Соединенных Штатов.
И вот что интересно: будь Инес уродиной, я бы, пожалуй, сделал вид, что она не женщина. А так — не мог.
Джефф — тоже.
Он так и не дождался от меня инициатив и, помедитировав на последний блок, водворил его на место, постным голосом сообщив мне, что замечательно провел время.
На следующий день ко мне в закуток явился Ганс. Этот делал вид, что еще и не такое выдержит, а по сути, просто рыдал мне в манишку, и я как мог утешал придурка. Ганс уверил меня, что выбросит Инес из головы, и удалился с глухими угрозами в ее адрес. В адрес Инес, понятно, а не головы.
Подслушивала нас Инес, что ли? Или и без слежки поняла, что на борту назревает революция? В чутье нашему командиру было не отказать.
Так или иначе, на какое-то время она стала справедливее относиться к Гансу, а наш лопух, понятно, сразу растаял. Джефф сказал мне, что не может смотреть на его блаженную морду, и я придумал для него ненужную работу, только чтобы он не заехал Гансу в ухо.
— Ты что, слабак? — прямо спросил я, увидев, что трудотерапия не излечила Джеффа. — Забыл, какой у нас был отбор на психологическую устойчивость?
— У нас и на психологическую совместимость был отбор, — парировал он. — А много ли толку?
— Все равно терпи.
— Это вы, русские, славитесь терпением, — обиженно заявил Джефф. — У вас оно в крови. Никто не может столько терпеть, кроме, может быть, китайцев с японцами. Но зато потом вы взрываетесь, и очень громко.
— А ты не дергайся раньше времени, — сказал я ему. — Тут ключевое слово — «потом». Это когда еще будет.
— Но ведь будет?
— А то как же. Вот вернусь домой и первым делом убью балалайкой первого встреченного на улице медведя.
Моя ирония не пришлась ему по вкусу. Слово за слово, и мы поругались. Даже я понимал ненужность этой склоки, а уж Джефф и подавно. Как врач экспедиции он имел некоторые познания в психологии. Наверное, он сумел бы погасить ссору, если бы только сам не был ее участником.
Вот потому и не сумел. И ему уж точно не следовало касаться моей внешности и моих родителей. Другой на моем месте, не врезав Джеффу промеж глаз, гордился бы своей выдержкой, но я-то понимал, что не врезал лишь потому, что растерялся. Не ожидал такого от Джеффа.
