— Можешь вспомнить, когда ты прошел по Первому? Хотя бы прикинуть?
Фареки сосредоточился. Набросив одеяло на плечи, потер лоб ладонью.
— У меня часы только будильничек, — пожаловался он. — Были бы наручные, я бы точно сказал…
— Скажи приблизительно.
— Сначала обхожу периметр, — раздумчиво проговорил Фареки. — Это минут десять. Потом иду по Первому до складов. А возвращаюсь по Девятому… Я каждый день так хожу. — И он вскинулся, потрясенный: — Да он же знал, что я каждый день так хожу! Надзиратель! Я буду по-разному ходить! Ну уж дудки! Пусть подавится!
Ларфид невольно улыбнулся.
— Хорошо, — сказал он. — Значит, с половины пятого до половины шестого, потому что в шесть уже заводской гудок. Может быть, с двадцати минут пятого. Хорошо, Фареки!
— Вы его сцапайте, — угрюмо сказал дворник. — Вы ему портрет-то распишите. Чего ради мы маемся… а все попусту. Погубят ни за что…
— Тш-ш…
Фареки смолк.
Ларфид подобрал с пола защелку, покрутил в руках, огляделся, нашел шурупы.
— Ничего-ничего. — Фареки выпутался наконец из простыни и влез в штаны. — Это ничего, добрый надзиратель, это я починю. Мне даже инструмент запрашивать не надо, он мне положен. А мазню я смою сейчас же. Сейчас пойду.
— Нет, — сказал Ларфид. — Не вздумай.
— Что?
— Пальцем тронуть не смей. Нам нужно узнать, что за краска и откуда она.
— Но нельзя же так оставить. Вдруг кто увидит.
— Да. Закрыть надо. Щитом, тряпкой, что можно найти?
Фареки подумал.
— Запасную ширму для семейных комнат. Это лучше всего. Простыней можно, но как ее закрепишь?
— Хорошо, — повторил Ларфид. — Не спи. Подежурь там. Я скоро вернусь с секторальной и отпущу тебя. На картину не смотри.
Ларфид ожидал услышать «само собой», «дурак я, что ли» или еще какой-то ответ в том же духе, но Фареки ничего не сказал. Дворник смотрел на Ларфида внимательно и серьезно, почти испытующе. Спустя мгновение, словно убедившись в чем-то, он неспешно, с достоинством кивнул.
— Ты опоздал, — сказала Ошена.
— По уважительной причине, — буркнул Ларфид. — К несчастью.
— Вот как?.. — Ошена положила ручку, которой собиралась вписать в журнал замечание. Ларфид вспомнил, что так и не отчитал Фареки за небритость, и оставил эту мысль.
— Граффити в Первом Радиальном под чистыми бельевыми, — коротко сказал он. — Сейчас закрыто ширмой, я проконтролировал. Еще я опросил дворника.
Ошена выпрямилась в кресле. Лицо ее окаменело. Ларфид вздохнул.
Она была похожа на мать, какую Ларфид хотел бы иметь. С его настоящей матерью секторальный надзиратель Ошена Сегад не имела ничего общего.
— Что за граффити?
— Картина. Цветы. Написана умело.
— Чем?
— Красками. Яркими. Синей, зеленой, красной.
Ошена сняла трубку внутреннего телефона.
— Руви? Руви, я жду звонка от директора лакокрасочного, как можно скорее. Надзору понадобится химик. Постарше, с опытом прежних времен.
Ларфид сел, не спрашивая разрешения — знал, что можно. Постукивая ручкой по столешнице, Ошена уставилась на страницы дисциплинарного журнала. Потом, будто опомнившись, закрыла его и убрала. Покопавшись в ящике стола, Ошена достала дротик с флажком.
