короткого его отсутствия что-то переменилось. Внимательно осмотрев окрестности, Томас уловил за пределами круга света какое-то движение, но успокоился, решив, что это всего лишь раскачиваемые ветром деревья. Да, перемена действительно произошла: с севера задул сильный штормовой ветер. Листья осокоря, возле которого приткнулся фургончик, залепетали мрачную песнь бури. С вершины гребня послышалось громыхание ветряка – и еще какой-то звук. Вой – вот что это было. Колодец запел. Вой доносился лишь временами, но, по мере того как Томас вслушивался в его переливы, звук становился все более громким, насыщенным и ровным, без перебоев и пульсаций, словно гудение органной трубы.
И теперь за границами светлого круга действительно кто-то двигался – слышен был тяжелый топот и глухие отзвуки, будто во тьме бродили неуклюжие гиганты. Отнести это движение на счет воображения или раскачивающихся деревьев стало уже невозможно. Подскочив с кресла, Томас оцепенел, озаряемый сполохами костра. Бутылка выпала из рук, но он, ощутив всплеск паники, не стал наклоняться. Несмотря на все его самообладание, нервы и мускулы предельно напряглись, охваченные древним атавистическим страхом перед неведомым, перед топотом во тьме, перед жутким воем колодца. Пытаясь собрать волю в кулак, он злобно закричал – не на тени, а на себя самого, остатками логики и рассудка всколыхнув неописуемую ярость на терзающий его сверхъестественный ужас. Затем ужас смыл плотину логики и рассудка, Томаса охватила не поддающаяся обузданию паника, он вслепую рванулся к фургончику, запрыгнул в кабину и трясущейся рукой нащупал ключ зажигания.
Мотор завелся с полоборота, и в свете фар Томас увидел нечто вроде нелепо тыкающихся друг в друга горбатых силуэтов, хотя и на этот раз они могли оказаться лишь видением. Если они и существовали на самом деле, то лишь в виде теней, более плотных, чем остальные.
Второпях захлебываясь воздухом, Томас выжал сцепление, задним ходом погнал машину полукругом, пока не оказался лицом к вершине гребня, и переключился на обычный ход. Четырехколесный привод сделал свое дело, и машина, медленно набирая скорость, покатила вверх – в сторону ветряка, где всего несколько часов назад было тихо и спокойно.
Ажурная конструкция четко прорисовывалась на фоне залитого лунным светом небосклона. Отблеск восходящей луны на крутящихся лопастях превратил их в сверкающие клинки. И все звуки перекрывал пронзительный вой колодца. В самом деле, небритый фермер ведь говорил, что колодец поет только при северном ветре.
Фургончик выскочил на едва заметную в свете фар дорожку; Томас рывком вывернул руль, чтобы не проехать мимо нее. До ветряка оставалось не более четверти мили, и меньше чем через минуту он останется позади, а впереди будет уютный безопасный мир. Ибо гребень принадлежит иному миру, он стоит особняком – отмежевавшийся от окружения, выхваченный из хода времени дикий край. Быть может, именно это придает ему особое очарование, отсекая тревоги и беды реального мира и оставляя их где-то позади. Но в противовес он должен таить в себе нечто ужасающее, давным-давно стершееся из памяти остального мира.
Сквозь лобовое стекло казалось, что ветряк как-то преобразился, утратив свою монументальность, зато обретя взамен плавность линий, – более того, он словно ожил и затеял неуклюжую пляску, не лишенную, однако, своеобразного изящества.
Самообладание понемногу возвращалось – во всяком случае, мышцы больше не сковывал парализующий страх и паника уже не отнимала разум. Через несколько секунд ветряк останется позади, вой колодца постепенно затихнет в отдалении, и весь этот кошмар, созданный и усиленный не в меру разыгравшимся воображением, забудется сам собой – ведь ветряк не может быть живым, а значит, и горбатых силуэтов тоже нет…
И тут Томас понял, что все далеко не так просто. Это не игра воображения: ветряк действительно жив, видение не может быть таким отчетливым и подробным. Опоры ветряка были буквально увешаны, скрыты копошащимися, карабкающимися фигурами, разглядеть которые не представлялось никакой возможности: они сбились в такую плотную массу, что ни одна не была видна целиком. Вид у них был настолько отпугивающий, омерзительный и жуткий, что Томас задохнулся от накатившей волны ужаса. Внизу, у колодца, тоже роились огромные горбатые твари, вперевалку шагавшие ему наперерез.
Забыв обо всем на свете, он чисто инстинктивно вдавил педаль газа чуть ли не в пол. Машина вздрогнула и рванула вперед, прямо в гущу сгрудившихся тел. «Идиот, – мелькнуло в мозгу, – я же врежусь в них». Надо было попытаться объехать этих уродов, но теперь уже поздно: паника сделала свое черное дело. Теперь ничего не поправишь.
Мотор задергался, чихнул и заглох. Машина прокатилась еще немного и рывком остановилась. Томас торопливо схватился за ключ зажигания. Мотор прокрутился и чихнул, но не завелся. Темные бугры сгрудились вокруг, расталкивая друг друга, чтобы посмотреть на человека. Не видя глаз, он тем не менее ощущал направленные на себя взгляды, в отчаянной спешке пытаясь завести машину. Но на этот раз двигатель даже не чихнул. «Залило, сволочь, бензином», – подсказал Томасу уголок сознания, пока еще не захлебнувшийся страхом.
Оставив в покое зажигание, Томас откинулся на спинку сиденья, чувствуя, как на душу нисходят леденящий холод и оцепенение. Страх ушел, паника рассеялась – остались лишь холод и оцепенение. Распахнув дверцу, он осторожно ступил на землю и зашагал
